Последний путь Владимира Мономаха

– Нашей бедностью потом попрекать будет. Мономах нахмурил брови.

– Дело не в богатстве. Юноша и девица должны любить друг друга и плодиться. Так повелел нам апостол.

Кузнец проговорил:

– Если так велишь, то твоя воля…

– Добро.

Злат сидел на коне, опустив глаза. Он никогда ничего не говорил о Любаве князю Ярополку. Значит, Даниил рассказал обо всем. Но какой нашел повод для этого?

Любава уже не могла выдержать более. Она стояла, закрывая лицо руками, и казалось, что через пальцы брызжет ее счастье. Потом повернулась и убежала, чтобы спрятаться на огороде от мужских дерзких взглядов. Старый князь проводил ее отеческим взором.

– Прощай, кузнец, – сказал он Косте. И добавил почему-то: – Вот еду помолиться в монастырь, где пролилась невинная кровь мученика…

XLI

Проводив старого отца до Борисоглебского монастыря и устроив его в одной из избушек, Ярополк тотчас стал собираться, чтобы возвратиться в Переяславль. Вместе с ним должны были сесть на коней княжеские отроки, в том числе и Злат. Но все поехали восвояси, как и положено благоразумным людям, по прямой дороге, ибо для этого и проложены земные пути и построены мосты через реки, – а гусляр по своей привычке ходить окольными тропами пробирался через дубравы, слушая пение птиц. Он с любопытством спрашивал себя, глядя на скачущих с ветки на ветку белок: чем же питаются эти лесные звери, пока еще не поспели орешки и ягоды? Так он ехал, посвистывая и радуясь земным запахам, смешанным с крепким конским потом, и, как всегда, его мысли о житейских делах, – ведь следовало бы новые сапоги приобрести, и хотелось носить красивое голубое корзно, что продавал Даниил, проигравшийся в пух и прах, когда метал кости в корчме с проезжим варягом, – постепенно обращались к другим предметам. Вот он проявит мужество в сражении, и князь наденет ему на шею золотое ожерелье, повелев храброму отроку быть вельможей в княжеской палате. Или Злат споет на пиру такую песню, что прославится навеки по всей Руси. Потом он женится на Любаве, и они будут жить в боярских хоромах с веселыми петушками на оконных наличниках и разноцветными стекляшками. Случалось же подобное с другими отроками. Ведь переяславский житель Кожемяка победил печенега в единоборстве и стал великим человеком. Или Илья Дубец, спасший князя от смерти и получивший золотую гривну из княжеских рук. Еще Злат думал о том, что прошла зима и цветы распустились на зеленых лужайках, а в дубравах снова защелкали по ночам соловьи. Остановив коня, он прислушался. Недалеко стонала любовно лесная горлинка. Потом кукушка прокуковала три раза и умолкла. Вся лужайка перед ним была, как жемчугом, усыпана ландышами. Хотелось как можно глубже вдыхать этот запах, что казался слаще греческих ароматов и фимиамного дыма. Потом Злату пришло на ум, что скоро он будет проезжать мимо кузниц и, может быть, увидит Любаву. Теперь он уже получил княжеское позволение, чтобы не бояться ни отца ее, ни матери. Но только что он подумал о Любаве, как понял, что очутился на той самой поляне, где стояла под дубами избушка горбатой колдуньи.

После Кузнецовых слов, что ворожея творит добро, излечивая людские недуги, ему не было так жутко, как в первый раз. И все же здесь текла иная жизнь, чем в гридне, наполненной смехом и песнями отроков, или в любом христианском доме. По-прежнему на высоких шестах белели лошадиные черепа, из дымницы валил голубой дымок, отворенная дверка все так же висела на одной петле. Ничего странного в своем приключении он не увидел: что удивительного было в том, что он ехал дубравой близ дороги, направляясь в Переяславль с полуночной стороны, и вновь очутился около избушки ворожеи?

Злат постоял немного и уже собирался поворотить коня, чтобы поскорее выехать на проезжую дорогу, как вдруг на пороге показалась горбунья. Прикрывая глаза от солнца рукой, она смотрела на всадника. Но чего ему было страшиться? Разве не излечила ворожея жену попа Серапиона от живота? Старуха поманила его рукой, чтобы он приблизился к хижине. Не понимая, зачем он понадобился ей, Злат тронул коня и спустя несколько мгновений очутился около избушки.

– Ты гусляр? – спросила горбунья.

– Гусляр.

– Все по дубравам бродишь? Мало тебе дорог? То монахи ходят, псалмы поют, то гусляры. Покоя мне нет.

– Какие монахи? – спросил Злат.

– Три монаха проходили здесь, угрожали мне вечным огнем. Так грешники будут гореть.

Отрок понял, что это были те самые иноки, с которыми он беседовал немного дней тому назад в корчме, когда Лаврентий шептал ему о престарелом воине, скончавшемся в Тмутаракани.

– Они сокровище ищут, – засмеялся Злат.

– Ищут, а не находят… – пробормотала старуха. – И кузнец землю копает.

– Знаю.

Коста сам рассказывал ему про неудачную попытку найти серебро.

– А ты что ищешь, отрок? Или тебе только бы на золотых струнах бренчать?

– Я тоже искал бы сокровище, да заклятья не знаю.

– Заклятье… – ворчала горбунья. – А если открою тебе тайные слова?

Злат открыл рот от удивления. Он спрыгнул с коня на землю и еще ближе подошел к старухе.

– Что тебе сделал, что заклятье хочешь мне открыть? – опять рассмеялся отрок.

Горбунья вцепилась когтистыми пальцами в старенький посох. Сквозь лохмотья ее рубахи виднелось черное тело, напоминавшее общипанную птицу. Она пристально посмотрела на юношу, на его залитые румянцем щеки, поросшие золотистым пушком. Но больше всего ее внимание привлекло красное корзно. Такое, какие обычно носят дружинники; застегнутое на правом плече серебряной запонкой, оно почему-то напоминало старухе эпизод далекого прошлого.

Тогда ворожея еще была девочкой, помогала матери собирать целебные травы. Однажды она бродила в одиночестве на заре в этой самой дубраве. Нужно было взобраться на дуб, чтобы сорвать на его вершине дикое растение с белыми ягодами, от которых у людей бывают счастливые сны. Калека, как белка, поднималась с ветки на ветку, а когда очутилась наверху, то увидела невдалеке от этого места странное зрелище. Два человека усердно копали яму, на траве лежало рядом такое же красное корзно, как у гусляра. Девочка притаилась и смотрела, радуясь, что ее не заметили, когда она влезала на дуб. Очевидно, звон лопат заглушил ее легкие шаги. Пришельцы копали землю на другом берегу ручья, струившегося по белым камушкам под деревьями. Из страха, что эти люди могут причинить ей зло, она замерла, обнимая сук. Дерево казалось живым существом, его ветви были наполнены жизненными соками…

Внизу люди закапывали что-то, но маленькая горбунья не могла рассмотреть, что они клали в яму. Потом тот, кого можно было принять по одежде за раба, стал собирать сухие ветки и засыпал ими холмик, где они только что рыли землю. Теперь уже никто не догадался бы, что здесь свежевскопанная почва. Воин препоясался мечом, накинул на плечи корзно и смотрел, как его слуга трудился. Девочка даже услышала, как он громко сказал рабу:

– Скоро будет тебе великая награда!

Обрадованный раб закончил трудную работу, взглянул еще раз на дело рук своих и, положив на плечо лопаты, пошел прочь. Вслед за ним воин тоже перешел ручей, направляясь в глубь дубравы. Повернув голову за ними, она рассмотрела, что невдалеке к одному из деревьев привязаны два коня.

Уже начало светать. Горбунье хорошо было видно с высокого дуба, как все произошло. Шедший позади воин вдруг выхватил меч. Очевидно, клинок заскрежетал в ножнах, потому что раб с любопытством оглянулся на этот звук. Видимо, несчастный понял по лицу господина, что пришла к нему смерть, и, уронив лопату, простер руки с ужасным криком и умолял о пощаде. Но воин тотчас ударил его мечом. И еще раз, и еще… Обливаясь кровью, человек упал. Маленькой свидетельнице показалось на мгновение, что у нее сердечко выпрыгнет из груди. Зубы у нее стучали, как в огневице. Она боялась пошевелиться и ждала, прижавшись к дереву, что будет дальше. Воин снова сбросил с себя корзно и стал копать яму. Он долго трудился, оглядываясь порой по сторонам, хотя в этой глуши никто не мог ему помешать. Когда могила была готова, воин втащил в нее за ноги убитого раба и закопал его. Потом сел на коня и, держа другого на поводу, оставив без внимания лопаты, ускакал в чащу. Почему этот боярин не бросил просто труп в лесу, где его пожрали бы волки и всякие другие звери? Но в ту пору она не задавала себе никаких вопросов, а поскорее спустилась с дерева и поспешила к матери в город.