Имя ветра

— Кто знает, чего я заслуживаю? — сказала она. — Он — не лучшая моя буханка, а единственная. Или он, или голод.

— У тебя есть другие возможности, — сказал я и замялся, припомнив свою беседу с Деочем. — Ты… у тебя…

— У меня есть ты, — мечтательно сказала Денна. Я ощущал в ее голосе теплую сонную улыбку, как у ребенка, которого укладывают в постельку. — Ты будешь моим темноглазым прекрасным принцем и защитишь меня от свиней? Будешь мне петь? Затаскивать на высокие деревья… — Она умолкла, не закончив фразы.

— Буду, — пообещал я и по тому, как потяжелела ее голова на моей руке, понял, что она наконец-то заснула.

ГЛАВА ВОСЬМИДЕСЯТАЯ

ПРИКОСНОВЕНИЕ К ЖЕЛЕЗУ

Я лежал без сна, чувствуя легкое дыхание Денны на своей руке. Я бы не смог заснуть, даже если бы захотел. Близость Денны наполняла меня кипучей энергией, тихим теплом, мягким звенящим гудом. Я лежал без сна, запоминая каждый момент, драгоценный, как бриллиант.

И тут в отдалении послышался треск сломанной ветки. Потом еще один, ближе. Только недавно я ничего так не желал, как скорейшего явления драккуса к нашему костру. Теперь я бы отдал правую руку за то, чтобы он погулял где-нибудь еще минут пять.

Но он все же пришел. Я начал медленно вытягивать руку из-под Денны. Она едва шевельнулась.

— Денна?

Я потряс ее, сначала осторожно, потом посильнее. Ничего. Я не удивился: нет ничего глубже сна сладкоеда.

Я укрыл ее одеялом, потом подложил ей под один бок свою сумку, а под другой кожаный мешок — словно обложки книги. Если Денна повернется во сне, она уткнется в них, прежде чем подкатится к краю серовика.

Я переполз на другой край камня и посмотрел на север. Облака над головой все еще висели плотной пеленой, так что за пределами круга света от костра не было видно ничего.

Осторожно ощупав камень, я нашел бечевку, перекинутую через серовик. Другой ее конец был привязан к веревочной ручке деревянного ведра, стоящего внизу, посередине между костром и серовиками. Я сильно опасался, что драккус может случайно разбить ведро, прежде чем унюхает смолу. В этом случае я планировал вытащить ведро у него из-под носа, а потом снова сбросить. Денна посмеялась над моим проектом, обозвав его цыплячьей удочкой.

Шумно продираясь сквозь кусты, драккус взобрался на вершину холма и остановился прямо в круге света. Его темные глаза горели красным, на чешуе плясали алые отсветы. Он принюхался и начал обходить костер, медленно мотая головой из стороны в сторону. Потом выдул широкий язык синего огня, что, как я понял, было либо своего рода приветствием, либо вызовом.

И вдруг он бросился к костру. Хотя я наблюдал за ним не в первый раз, но не переставал удивляться, насколько быстро может двигаться это громадное животное. Драккус остановился как вкопанный прямо у костра, снова принюхался и направился к ведру.

Ведро, хоть и сделанное из прочного дерева и рассчитанное литров на десять, выглядело рядом с головой драккуса крошечным, как чайная чашечка. Ящер снова принюхался, потом толкнул ведро носом и опрокинул его.

Ведро прокатилось по дуге, но смола в нем была умята плотно. Драккус сделал еще шаг, снова принюхался и взял ведро в пасть.

Меня охватило такое облегчение, что я даже забыл выпустить бечевку. Ее выдернуло из моих рук, когда драккус начал жевать ведро, перемалывая его массивными челюстями. Потом он дернул головой вверх и вниз, проталкивая липкую массу в глотку.

Я испустил глубокий вздох облегчения и сел, чтобы лучше видеть драккуса, кружащего около костра. Ящер выдохнул вал синего пламени, еще один, потом повернулся и покатился по огню, извиваясь и впечатывая его в грязь.

Разметав костер, драккус занялся тем же, чем и в прошлый раз: искал разбросанные дрова, катался по ним, пока они не гасли, а потом пожирал. Я почти чувствовал, как каждая новая палка и полено, которые он проглатывал, проталкивают смолу деннера глубже в его желудок, дробя, перемешивая и помогая ей растворяться.

Прошло четверть часа, и драккус завершил борьбу с огнем. Я надеялся, что к этому времени уже начнет сказываться действие смолы. По моим прикидкам, он съел раз в шесть больше летальной дозы, так что начальные стадии эйфории и мании пройдут быстро. Потом наступят бред, паралич, кома и смерть. Я подсчитал, что все должно закончиться где-то за час, а может, и раньше.

Наблюдая, как драккус воюет с разметанными огнями, я почувствовал укол сожаления: это было великолепное животное. Мне не хотелось убивать его — не хотелось больше, чем пускать на ветер офалум, стоящий шестьдесят талантов. Однако у меня не было никаких сомнений в том, что случится, если предоставить событиям идти своей чередой, а отягощать свою совесть смертями невинных людей мне хотелось еще меньше.

Вскоре драккус прекратил есть. Теперь он просто катался по разбросанным веткам, гася огонь. Двигался он куда более энергично — верный признак того, что смола деннера уже начала действовать. Он стал ворчать, басовито и гулко — рык, рык, язык синего огня, перекат, рык, перекат.

Наконец от костра не осталось ничего, кроме поблескивающих углей. Как и в прошлый раз, драккус покрутился по ним и лег, окончательно потушив весь огонь на вершине.

С минуту он лежал спокойно. Потом заворчал снова — рык, рык, язык пламени. Он зарывался брюхом глубже в угли, как будто ерзал от волнения. Если это начало мании, то, на мой взгляд, оно пришло слишком поздно. Я-то надеялся, что сейчас он будет уже на всех парах двигаться к бреду. Неужели я неправильно рассчитал дозу?

Мои глаза постепенно привыкли к темноте, и я заметил, что откуда-то идет свет. Сначала я подумал, что раздуло облака и из-за горизонта выглядывает луна. Но когда отвернулся от драккуса и посмотрел назад, то увидел кое-что другое.

На юго-западе, едва ли в трех километрах от нас, сиял Требон. Это был не обычный тусклый свечной свет в окнах — нет, там повсюду горели высокие костры. На секунду я решил, что город объят пожаром.

Но потом понял, что происходит: праздник урожая. В центре города горит огромный костер, а около домов — костры поменьше, где люди потчуют сидром усталых работников. Сейчас все пьют и бросают в костры соломенные чучела — куклы, связанные из снопов пшеницы, ячменя, соломы, мякины. Чучела, сделанные так, чтобы быстро и ярко вспыхивать, — ритуал конца года, предназначенный для отпугивания демонов.

Позади меня заворчал и заворочался драккус. Я посмотрел на него со своего каменного насеста. Как и я, он лежал головой к темным скалам на севере, а Требон был в противоположной стороне.

Я не религиозный человек, но должен признаться, что тогда молился. Я от всего сердца молил Тейлу и всех его ангелов, чтобы драккус умер — просто тихо уснул и умер, не поворачиваясь и не видя огней города.

Я выждал несколько долгих минут и уже решил, что драккус уснул, но, приглядевшись, увидел, что голова его мотается из стороны в сторону. Мои глаза совсем привыкли к темноте, и огни Требона словно стали ярче. Прошло полчаса с тех пор, как драккус сожрал смолу. Почему он до сих не умер?

Я хотел сбросить вниз остатки смолы, но не решился. Если драккус повернется ко мне, он посмотрит на юг, на город. Даже если я брошу мешок со смолой прямо перед ним, он может повернуться, чтобы поудобнее устроиться на кострище. Может, если…

Драккус взревел, так же гулко и мощно, как и раньше. Я не сомневался, что в Требоне его услышали. Я бы не удивился, если бы его услышали даже в Имре. Я взглянул на Денну: она пошевелилась во сне, но не проснулась.

Драккус подпрыгнул на угольном ложе, мотая головой, как игривый щенок. Угли местами еще тлели, давая мне достаточно света, чтобы разглядеть, как огромное животное перекатилось, подпрыгнуло, клацнуло в воздухе зубами, повернулось…

— Нет, — сказал я. — Нет-нет-нет.

Драккус посмотрел на Требон. Я видел, как пляшущие огни города отражаются в огромных глазах. Он выдохнул еще один язык синего пламени: вверх, по высокой дуге. Тот же самый сигнал он подавал раньше — приветствие или вызов.