100 великих казней

«Теперь мне остается одно-единственное великое дело, которое меня занимает целиком. Увы, единственное важное дело, которое мне осталось. Ибо, что значат все остальные дела по сравнению с этим».

Случайно разговор перешел на герцога Орлеанского, и король оказался очень хорошо информированным о роли, которую герцог играл в вынесении ему смертного приговора.

Он об этом говорил без горечи, больше с жалостью, чем с гневом. «Что я сделал моему кузену, — сказал он, — что тот меня так преследует. Он больше достоин жалости, чем я. Мое положение, без сомнения, печально, но даже если б оно было еще хуже, я все равно не хотел бы быть на его месте». На этом разговор между священником и смертником был прерван комиссарами, сообщившими королю, что семья его сошла из верхних камер тюрьмы вниз. При этом известии король выбежал из комнаты. Эджворт, оставшийся в кабинете, мог слышать голоса, и он невольно стал свидетелем сцены, когда смертник говорил свое последнее «прости» близким, остающимся жить.

В течение четверти часа продолжались душераздирающие крики, которые, наверно, были слышны за стенами башни. Король, королева, маленький принц, сестра короля, его дочь — все плакали одновременно. Наконец слезы прекратились, ибо для них не осталось больше сил… Тихо и довольно спокойно началась беседа, продолжавшаяся около часа. Король после этого возвратился к священнику в состоянии глубокого волнения. Эджворт оставался наедине с королем до глубокой ночи, но, заметив усталость своего собеседника, предложил ему немного отдохнуть. По просьбе Людовика священник прошел в маленькую клетушку, где обыкновенно спал королевский слуга Клери, отделенную перегородкой от комнаты короля. Оставшись один со своими мрачными мыслями, Эджворт слышал, как король спокойным голосом отдавал приказания к завтрашнему дню слуге Клери, оставшемуся сидеть, молясь всю ночь, у постели короля.

В 5 часов утра Людовик проснулся. Немного времени спустя король послал за священником, с которым он опять провел в беседе около часа в том же кабинете, где они встретились накануне. По выходе из кабинета, Эджворт увидел посредине комнаты сделанный из комода алтарь. Король выслушал молитву, преклонив колена на голом полу, без подушки, и принял причастие. Священник затем оставил его одного. Вскоре король снова послал за священником, который при входе в комнату нашел Людовика сидящим около печки. Короля знобило, он с трудом мог согреться. Уже во всех кварталах Парижа звучал бой барабанов. Эти необычные звуки ясно были различимы сквозь стены башни, и Эджворт отметил в своих записках, что звуки эти внушили ему ужас.

Вскоре кавалерийские части вошли во двор Тампля и сквозь стены тюрьмы можно было ясно различить голоса офицеров и лошадиный топот. Король прислушался и сказал хладнокровно:

«Они как будто приближаются».

С 7 до 8 часов утра под разными предлогами стучали в двери, будто желая убедиться, что король еще жив.

Возвращаясь в комнату после одного из таких стуков, Людовик сказал улыбаясь:

«Эти господа видяг всюду кинжалы и яд. Они боятся, как бы я не покончил с собой. Увы, они плохо меня знают. Покончить с собой было бы слабостью. Нет, если нужно, я сумею умереть!»

Наконец в двери постучали и приказали собираться.

«Обождите несколько минут, — твердо сказал король, — и я буду в вашем распоряжении».

Закрыв двери, он бросился на колени перед священником. «Все кончено. Дайте мне ваше последнее благословение и просите Бога, чтобы он поддержал меня до конца».

…Среди жугкой тишины карета подъехала к тогда еще немощеной площади Людовика XV (потом ее переименовали в площадь Революции). Вокруг эшафота было отгорожено большое пространство, которое охраняли пушки, направленные дулами в толпу. Впрочем, толпа тоже была вооружена. Когда король понял, что экипаж прибыл на место, он обернулся к священнику и прошептал:

«Если не ошибаюсь, мы приехали».

Один из палачей поспешно открыл дверцы экипажа, и жандармы, охранявшие короля, собирались выйти первыми, когда Людовик приостановил их. Опираясь рукой о колено Эджворта, он сказал.

«Господа, я рекомендую вам этого господина. Позаботьтесь, чтобы после моей смерти его не подвергли оскорблениям. Вы обязаны позаботиться о нем». Едва король вышел из кареты, его окружили три палача, которые хотели снять с него одежду, но король, презрительно оттолкнув их, сделал это сам. Самообладание короля привело было палачей в смущение, но скоро они опомнились.