100 великих казней

На Малой Садовой улице молодой человек приятной наружности и его жена сняли в аренду сырную лавку, собираясь открыть собственное дело. На самом деле Михайлов и Перовская вели подготовительные работы к покушению. Из лавки шел подкоп к дороге, по которой царь часто ездил в Сенат.

Бомбы готовил Кибальчич. На случай, если взрыв опередит карету или, наоборот, опоздает, ожидавший на улице Желябов, вооруженный кинжалом, должен был завершить начатое. Рысаков и Гриневицкий стояли на улице с бомбами наготове. Перовская давала знак о приближении царской кареты. Однако планы террористов неожиданно были нарушены — за несколько дней до покушения Желябова арестовали. Число метальщиков с бомбами было удвоено.

Когда 1 марта, в полдень, царь выехал из дворца, в сырной лавке все было готово для взрыва. Метальщики, вооруженные снарядами, стояли в условленных местах.

Однако, вопреки ожиданиям, царь поехал не по Садовой, а по набережной Екатерининского канала. Перовская сообразила, что император возвратится во дворец тем же путем. По данному ею сигналу метальщики заняли места у решетки канала: первым стал Рысаков, вторым Гриневицкий, третьим Емельянов, четвертым — Тимофей Михайлов. Сама Перовская перешла на противоположную сторону канала и остановилась против Инженерной улицы.

В 2 часа 15 минут пополудни императорская карета отъехала от Михайловского дворца, и Перовская, махнув платком, дала знак метальщикам. Государь сидел в карете один.

«Карета быстро неслась по набережной Екатерининского канала и уже миновала Рысакова, когда тот бросил под нее бомбу, — читаем у С. С. Татищева в книге „Император Александр II. Его жизнь и царствование“. — Последовал страшный взрыв. Несколько человек упало — казак конвоя и мастеровой мальчик, тяжело раненные. Государь приказал лейб-кучеру остановить экипаж и, выйдя из кареты, направился к месту взрыва, где толпа уже схватила Рысакова. На вопросы обступивших его офицеров, не ранен ли он, император отвечал: „Слава Богу, я уцелел, но вот“… указав при этом на лежавших на мостовой раненых. Государь подошел к Рысакову и спросил его, он ли стрелял и кто он такой? Террорист отвечал утвердительно, но назвал себя вымышленным именем. „Хорош!“ — молвил император и повернул назад в направлении к своей карете. Гриневицкий бросил бомбу в ту минуту, когда Александр II проходил мимо него, под самые ноги. Произошел второй оглушительный взрыв. Дым рассеялся, и пораженным взорам присутствующих предстало ужасное зрелище: прислонившись спиной к решетке канала, без шинели и фуражки лежал окровавленный монарх. Обнажившиеся ноги его были раздроблены; кровь сильно струилась по ним, тело висело кусками, лицо было все в крови. „Помоги“, — едва внятным голосом произнес государь, обращаясь к лежавшему возле него тяжело раненному полковнику Дворжицкому. Прохожие, в их числе несколько юнкеров Павловского военного училища и солдат 8-го флотского экипажа, возвращавшиеся с караула, стали поднимать царя. К тому времени он уже потерял сознание. По распоряжению прибывшего из Михайловского дворца великого князя Михаила Николаевича истекающего кровью императора повезли в Зимний дворец. Государя внесли на руках в его кабинет и положили на постель. Подоспевший лейб-медик Боткин на вопрос наследника: долго ли проживет император, ответил: „от 10 до 15 минут“. В 3 часа 35 минут пополудни император Александр II умер, не приходя в сознание».

Схваченный на месте преступления Рысаков не выдержал допросов и выдал Перовскую и Михайлова, а также конспиративную квартиру. Желябов присоединился к арестованным по собственному желанию. Из тюрьмы он послал прокурору судебной палаты следующее заявление: «Если новый государь, получив скипетр из рук революции, намерен держаться в отношении цареубийц старой системы, было бы вопиющей несправедливостью сохранить жизнь мне, многократно покушавшемуся на жизнь Александра II и не принявшего физического участия в умерщвлении его лишь по глупой случайности. Я требую приобщения себя к делу 1 марта и, если нужно, сделаю уличающие меня разоблачения. А. Желябов. 2 марта 1881 года». Опасаясь отказа властей, Желябов в конце заявления приписал: «Только трусостью правительства можно было бы объяснить одну виселицу, а не две». Находкой для следствия оказался Рысаков. Из всех народовольцев ему одному неминуемо грозила смерть — первую бомбу бросил именно он. И Рысаков давал показания днем, а ночью требовал бумаги, чернил и лихорадочно писал доносы, боясь не успеть до суда.