100 великих казней

Желваков увидал, что делается около пролетки и, почти у самого прохода, свернул в сторону по направлению к Карантинной площади, все продолжая бежать, хотя силы, должно быть, уже начали оставлять его. Столкнувшись с чиновником Игнатовичем, тоже бросившимся преграждать ему путь, он приостановился немного; тогда погоня мгновенно окружила его и обезоружила, повалила и связала. Обоих арестованных тотчас же увезли в полицию. А оставшаяся на месте толпа, разбившись на кучки, толковала о происшествии. „Что тут случилось?“ — спрашивали вновь пришедшие. „Да вот девушку на бульваре убили“, — отвечали в одном месте; „старика какого-то убил один“, — говорили в другом; „невесту свою убил один, молодой такой“, — сообщали в третьем. Никто не знал еще истинного смысла происшествия. Но постепенно распространяясь с бульвара, вести дошли и до нижних улиц. Сперва разноречивые: „Стрельников убит!“ — „Градоначальника пристрелили!“ — „Самого Гурко“. Но к ночи всюду было уже известно, что убийство „политическое“ и убит именно Стрельников.

Отношение тотчас изменилось: „Если б знали, отбили бы“, — говорили карантинные рабочие. Говорят, даже сам Игнатович заболел от угрызений совести, что помог задержать убийцу Стрельникова. В городе стало заметно возбуждение. Одни спешили на бульвар, посмотреть место происшествия, кровь, скамейку; другие толпились у полиции, куда привезли арестованных. Сочувственное отношение к событию можно было подметить повсюду. Не говоря уже о восклицаниях: „собаке собачья смерть!“ — „так ему сукину сыну и нужно!“ — мне случилось натолкнуться на такие сцены: на бульваре у самого спуска группа публики окружает очевидца происшествия. Тот с жаром и размахивая руками рассказывает, как отбивался Желваков, как он бежал, и в восторге беспрестанно прерывает свою речь восклицаниями: „Вот герой-то! Вот молодец!“ Публика сочувственно слушает, затаив дыхание.

У квасной лавочки, против полиции, я заметил маленький кружок, состоявший из лавочницы, нескольких подмастерьев-сапожников и серого мужичка, что-то шепотом говорящего остальным. При моем приближении разговор смолкает. „Что случилось?“ — спрашиваю я. — „Енерала убили“. — „Кто?“ — „Да двое каких-то… молодые“. — „Поймали?“ — „Поймали бедных“, — отвечает мужичок и, тотчас же спохватившись, прибавляет, меняя тон:

„Как же, поймали… привезли уже“. — „За что же они его убили?“ — спрашиваю я. Мужичок пристально посмотрел на меня и тихо произнес: „Да звестно… говорить-то нынче нельзя“, — и таинственно умолкает. У всех грустные лица… Полиция вся на ногах. Пешие и конные патрули попадаются на каждом шагу. По тротуару перед зданием полиции запрещено ходить; сюда то и дело подъезжают придержащие власти: генерал-губернатор, градоначальник и другие. А в самом здании идут допросы. Желваков отказался отвечать, пока ему не скажут, убит ли Стрельников. „Убит“, — ответили ему. — „Ну теперь делайте со мной, что хотите“. Допросы ни к чему не приводили. Узнали, где была куплена лошадь, узнали и квартиры арестованных, так как при них были паспорта, но ни их личности, ни настоящие фамилии констатированы не были. Поздно ночью под сильным конвоем их перевели в тюрьму и поместили в подвальном этаже. Допросы шли беспрерывно, и до самой казни арестованным не дали ни одного часа отдыха. По городу шли слухи, что их пытают, но фактических доказательств этому у нас нет. В ночь с 20-го на 21-е собрался у нас суд, невиданный даже и в России. Вообразите себе глухую ночь, неизвестное публике место суда, и в заседании никого кроме Гурко, им самим избранных судей, да подсудимых. Даже высшие чины военного и судебного ведомств не были допущены. И все-таки нам известно в общих чертах, что происходило на суде, что говорили подсудимые. Халтурин заявил, что приехал в Одессу с целью заняться организацией рабочих, но в деятельности Стрельникова встретил сильное препятствие. Он сообщил об этом Исполнительному Комитету и получил от него поручение организовать убийство Стрельникова, что и было им выполнено.

Желваков, говорят, сказал: „Меня повесят, но найдутся другие. Всех вам не перевешать. От ожидающего вас конца ничто не спасет вас!“ Из Гатчины было получено предписание немедленно повесить убийц Стрельникова, и ввиду такой поспешности Гурко решил, не беспокоя Фролова, выбрать палача из содержащихся в Одесской тюрьме приговоренных к каторге арестантов. Интересны подробности этого выбора.