100 великих казней

Проект об организации Всероссийской Чрезвычайной комиссии, составленный Дзержинским еще 7 декабря 1917 года на основании «исторического изучения прежних революционных эпох», находился в полном соответствии с теориями, которые развивали большевистские идеологи. Ленин еще весной 1917 года утверждал, что социальную революцию осуществить весьма просто: стоит лишь уничтожить 200–300 буржуев. Известно, что Троцкий в ответ на книгу Каутского «Терроризм и коммунизм» дал «идейное обоснование террора», сведшееся, впрочем, к чрезмерно простой истине: «враг должен быть обезврежен; во время войн это значит — уничтожен».

«Устрашение является могущественным средством политики, и надо быть лицемерным ханжой, чтобы этого не понимать». И прав был Каутский, сказавший, что не будет преувеличением назвать книгу Троцкого «хвалебным гимном во славу бесчеловечности». Эти кровавые призывы поистине составляют, по выражению Каутского, «вершину мерзости революции».

Не могло быть ничего более возмутительного, чем дело капитана Щастного, рассматривавшееся в Москве в мае 1918 года в так называемом Верховном Революционном Трибунале. Капитан Щастный спас остаток русского флота в Балтийском море от сдачи немецкой эскадре и привел его в Кронштадт. Он был обвинен тем не менее в измене. Обвинение было формулировано так: «Щастный, совершая геройский подвиг, тем самым создал себе популярность, намереваясь впоследствии использовать ее против советской власти». Главным, но и единственным свидетелем против Щастного выступил Троцкий. 22 мая Щастный был расстрелян «за спасение Балтийского флота». Этим приговором устанавливалась смертная казнь уже и по суду. «Кровавая комедия хладнокровного человекоубийства» вызвала яркий протест со стороны лидера социал-демократов-меньшевиков Мартова, обращенный к рабочему классу. На него не последовало, однако, тогда широких откликов, ибо политическая позиция Мартова и его единомышленников в то время сводилась «к призыву работать с большевиками для противодействия грядущей контрреволюции».

Смертную казнь по суду или в административном порядке, как то практиковала Чрезвычайная Комиссия на территории советской России и до сентября 1918 года, то есть до момента как бы официального объявления «красного террора», нельзя считать единичными фактами. Их было даже не десятки, а сотни. Мы имеем в виду только смерть по тому или иному приговору, а не расстрелы, которые сопровождали усмирения всякого рода волнений, которых было так много в 1918 году. «К вопросу о смертной казни»: «Отбросим все длинные, бесплодные и праздные речи о красном терроре… Пора, пока не поздно, не на словах, а на деле провести самый беспощадный, строго организованный массовый террор…» — призывал «Еженедельник ВЧК».

После знаменитого приказа Петровского едва ли даже стоит говорить о «рабочем классе», выступающем мстителем за своих вождей, и о гуманности целей, которые якобы ставили себе Дзержинский и другие при организации так называемых Чрезвычайных Комиссий. Только полная безответственность большевистских публицистов позволяла, например, Радеку утверждать в «Известиях» 6 сентября, что «если бы не уверенность рабочих масс в том, что рабочая власть сумеет ответить на этот удар, то мы имели бы налицо массовый погром буржуазии». Какое в действительности может иметь значение заявление неких коммунистов Витебской губернии, требовавших 1000 жертв за каждого советского работника? Или требование коммунистической ячейки какого-то автопоезда — за каждого павшего расстрелять 100 заложников, за каждого красного 1000 белых, или заявление Комячейки Западной Области Чрезвычайной Комиссии, требовавшей 13 сентября «стереть с лица земли гнусных убийц», или резолюция красноармейской части охраны Острогородской ЧК (23 сентября): «За каждого нашего коммуниста будем уничтожать по сотням, а за покушение на вождей тысячи и десятки (?!) тысяч этих паразитов». Мы видим, как по мере удаления ог центра кровожадность ЧК возрастала — начали с сотен, дошли до десятков тысяч. В Киеве печатался «Красный Меч» — орган ВУЧК, которую возглавлял Лацис. В № 1 мы читаем статью редактора Льва Крайнего: «У буржуазной змеи должно быть с корнем вырвано жало, а если нужно, и разодрана жадная пасть, вспорота жирная утроба. У саботирующей, лгущей, предательски прикидывающейся сочувствующей (?!) внеклассовой интеллигентской спекулянтщины и спекулянтской интеллигенции должна быть сорвана маска. Для нас нет и не может быть старых устоев морали и гуманности, выдуманных буржуазией для угнетения и эксплуатации низших классов». «Объявленный красный террор — вторит ему тут же некто Шварц — нужно проводить по-пролетарски…»