47-й самурай

Вот почему Боб Ли приобрел этот участок земли на берегу реки Пиболд, на приличном удалении от Крейзи-Хорз и еще дальше от Бойсе. Отсюда были видны похожие на зубья пилы холмы, голубым шрамом пересекающие зеленое море долины. Местность вокруг была суровая, нигде никаких следов человеческой деятельности. Глядя на эти просторы, раскинувшиеся под бескрайним небом Айдахо с редкими кучевыми облаками, с парящими в восходящих потоках воздуха ястребами, на расплывчатые пятна антилопьих стад, можно было ощутить какое-то подобие умиротворенности. Человеку, которому пришлось пережить в жизни немало, который наконец нашел место, где можно спокойно жить с женой и дочерью, должна была полюбиться эта земля, даже несмотря на то, что дочь его училась в колледже в Нью-Йорке, а с женой он сейчас разговаривал далеко не так часто, как в былые времена. Однако мысль была что надо: он построит отличный дом с крыльцом, откуда будет открываться замечательный вид на холмы. Целое лето вокруг будет сплошная зелень, которая осенью сменится на багрянец и золото, а зимой все заметет белый снег. Это будет некое подобие полного умиротворения.

«Ты заработал это потом и кровью, Боб», — сказала Джулия.

«Да, наверное. Так или иначе, я собираюсь просто наслаждаться, сидя по утрам на крыльце в кресле-качалке, укрывшись пледом и любуясь красотами окружающих мест.

Конечно, ставить на это я бы не стал, но как скажете».

Оставалась одна проблема. Прежде чем построить дом, нужно было расчистить и облагородить место, а Бобу просто не хотелось, чтобы этим занимались чужие люди или машины. Он хотел все сделать сам.

Эта штуковина именовалась косой — древнее изогнутое лезвие, покрытое ржавчиной и зазубринами, но до сих пор острое как бритва, закрепленное на конце рукоятки, чуть кривой, с утолщениями. В такую можно вложить весь свой вес, всю свою силу, весь свой замах. И все, что попадало под лезвие, оказывалось срезанным. Если найти нужный ритм, всю работу будет выполнять коса; мышцы закалятся, спина обретет мощь. Во всем этом было что-то от XIX века, что очень нравилось Бобу, а может быть, от XVIII, XVII или даже от XVI века.

Чтобы обработать приличный участок земли, требуется время, и чем больше Боб втягивался в работу, тем сильнее она его засасывала. Отсюда до его дома в Бойсе с час езды, в основном по грунтовым дорогам. Чтобы хоть немного сократить время, Боб купил себе внедорожный мотоцикл «Кавасаки-450» и самостоятельно выучился на нем ездить. На мотоцикле он ехал напрямую через прерию, вместо того чтобы петлять по извилистой дороге на пикапе. Приехав на место, одетый в джинсы, высокие ковбойские сапоги и старую рубаху, Боб принимался за работу. Так он провел уже почти месяц: сто девяносто семь шагов туда, сто девяносто семь шагов обратно, по шесть, семь, восемь, а иногда даже и десять часов. Мышцы у него уже не болели, спина перестала ныть. Его тело наконец привыкло к изнурительной физической работе, она даже превратилась для него в потребность. Вперед и назад, защищенный мозолями; лезвие вгрызалось в высушенную растительность, разбрасывая в стороны срезанные стебли и листья, оставляя чистую полосу шириной два фута. Половина поля была выкошена до стерни; теперь ее можно было распахать и засеять. Вторая половина, более крутая, все еще ждала косаря: полоска земли, заросшая высокой травой, усеянная комьями перекати-поля, среди которых тут и там попадались кактусы и другие выносливые, жилистые растения пустынь. Однако Бобу это почему-то нравилось. Для кого-то это ровным счетом ничего не значило, но только не для него.

Этот день ничем не отличался от остальных. Да и с чего бы: солнце, небо, кусты ежевики, которые требуется скосить, коса, которой нужно махать, медленно, но верно продвигаясь вперед. Узкая полоска шириной два фута в одну сторону, разворот, узкая полоска шириной два фута в другую сторону, размеренный свист косы, выступающий на лбу и на спине пот, чувство преодоления чего-то очень трудного и…

Вдруг Боб увидел машину.

Черт побери, кто это может быть?

Кажется, никто не знает, что он здесь, в глуши, совсем один; да и кто мог запомнить запутанный маршрут по петляющим проселочным дорогам, ведущий сюда? Никто, кроме Джулии. Боб решил, что это она раскрыла кому-то его местонахождение, а значит, все в порядке.

Это был «мерседес-бенц» S-класса, черный, очень красивый, поднимающий за собой петушиный хвост пыли.

Боб проследил взглядом, как машина плавно затормозила. Из нее один за другим вышли двое.

Первого он узнал сразу же: это был Томас М. Дженкс, полковник морской пехоты в отставке, хороший знакомый Боба, большая шишка в Бойсе — ему принадлежали автомобильный салон, радиостанция и один или два крупных универмага. Замечательный человек, активист местного отделения ветеранов морской пехоты, Дженкс пользовался полным доверием Боба. Второй был азиатом. По каким-то признакам Боб решил, что это японец, хотя трудно было сказать точно, в чем это проявлялось. Боб вспомнил письмо, пришедшее около недели назад, полное загадок и намеков.

Комендор-сержанту (в отставке) Бобу Ли Свэггеру

Крейзи-Хорз, штат Айдахо

Уважаемый сержант Свэггер!

Надеюсь, вы пребываете в добром здравии и наслаждаетесь заслуженным отдыхом. Также надеюсь, что вы простите это вторжение в вашу личную жизнь, поскольку мне известно, что вы человек, который дорожит своим уединением.

Я — полковник в отставке морской пехоты Соединенных Штатов, в настоящее время возглавляю отдел истории морской пехоты в Хендерсон-Холле, Арлингтон, штат Виргиния, — как вам прекрасно известно, это штаб-квартира корпуса морской пехоты США.

На протяжении вот уже нескольких месяцев я работаю вместе с Филиппом Яно из японской столицы Токио. За это время я успел узнать мистера Яно только с лучшей стороны. Он — вышедший в отставку офицер японских сухопутных сил самообороны, где дослужился до звания полковника и командовал батальоном. По долгу службы мистер Яно работал в различных американских и английских военных академиях и учебных центрах, в том числе парашютно-десантных войск сил специального назначения, а также в командно-штабном колледже в Форт-Ливенуорте, штат Канзас. Кроме того, он защитил докторскую диссертацию по специальности «делопроизводство» в Стэндфордском университете.

В течение всего этого лета мистер Яно изучал архивы морской пехоты в связи с исследовательской работой, посвященной боям за остров Иводзима в феврале-марте 1945 года. Поскольку ваш отец сыграл значительную роль в этих боях и стал одним из двадцати трех морских пехотинцев, награжденных за участие в них Почетной медалью Конгресса, мистеру Яно хотелось бы встретиться с вами. Насколько я понял, он пишет книгу, в которой история Иводзимы будет изложена с японской точки зрения. Это учтивый, обходительный и в высшей степени обаятельный человек и профессиональный военный высочайшего класса. Надеюсь, встреча с вами станет для мистера Яно очень полезной.

Прошу вас оказать ему всяческое содействие. Хочется надеяться, что вы не откажетесь поделиться с ним воспоминаниями своего отца. Как я уже говорил, мистер Яно — достойнейший человек, заслуживающий уважения.

Я дам ему ваши координаты, и в течение ближайших нескольких недель он свяжется с вами.

Позвольте еще раз выразить вам свою благодарность и передать наилучшие пожелания.

Искренне ваш

Роберт Бриджес,

заведующий историческим отделом.

Штаб-квартира корпуса морской пехоты

Хендерсон-Холл, штат Виргиния.

У Боба не было никакого желания связываться со всем этим. Прочитав письмо, он подумал: «Ну и какого черта? Что я-то могу знать об этих делах?» Старик никогда не рассказывал Бобу о прошлом. Впрочем, как и сам Боб, когда ему много лет спустя пришлось побывать под пулями. Боб тоже терпеть не мог рассказы в духе: «А вот, помнится, был со мной такой случай…» В этом они с отцом были одинаковые: об определенных вещах не говорят.

Но он также знал, что его отец, который ненавидел японцев, воевал с ними, убивал, взрывал и жег их огнем на протяжении долгих трех лет самыми жуткими способами, при всем при этом, как ни странно, уважал их так, как только могут уважать друг друга заклятые враги. Назвать это чувство любовью было бы преувеличением; наверное, нельзя было его назвать и раскаянием или желанием искупить свою вину. А вот сказать, что Эрлом Свэггером двигало стремление залечить душевные раны, значило попасть в самую точку. Боб Ли хорошо помнил, как однажды в бакалейной лавке его старику — а было это году в 52-м или 53-м, за пару лет до его смерти, — кто-то сказал: «Слушай, Эрл, эти япошки, они ведь просто маленькие обезьяны? Ты ведь поджаривал их целыми ведрами?» Его отец помрачнел, словно услышал оскорбление, и ответил: «Можешь говорить о них что угодно, Чарли, но я скажу тебе вот что: японцы — чертовски хорошие солдаты, и они всегда сражались до последней капли крови. Они сражались даже тогда, когда их жгли живьем. Никто и никогда не обвинил ни одного японского пехотинца в том, что он не выполнил до конца свой долг». После чего отец Боба, такой общительный и властный, умело перевел разговор на другую тему. Были вещи, которыми он не хотел делиться ни с кем, в особенности с теми, кто не побывал там, на голом берегу крохотных островков.