47-й самурай

Тем временем два оставшихся бойца обошли помост, на котором сидел старик, и, разделившись, встали в классическую таци, расслабленную позу с выдвинутым вперед мечом. Они осторожно двинулись вперед по залитому кровью полу, делая мелкие, плавные шаги, не отрывая взгляда от Боба. На их сосредоточенных лицах не было ни ярости, ни страха. Боб поймал себя на том, что встал в ками-хасо — черт побери, кто сказал, что это лучшая стойка? — подняв меч вверх, готовый нанести удар, но расслабленный, ищущий в себе спокойствие — и находящий его. Противники обогнули помост и стали приближаться к нему. Боб искал свой шанс, они искали свой, и преимущество было на их стороне, потому что они могли рассредоточиться, исходя из очевидного предположения: поскольку их противник не Мусаси, он не сможет одновременно защищать обе полусферы, ему придется сосредоточить внимание только на одном из врагов, и тогда другой нанесет смертельный удар.

Боб понял, что должен напасть первым. Эта мысль не была выражена словами; она просто пришла. Боб не размышлял, не приходил к заключению; он просто получил решение сложной проблемы, как это было в предыдущем поединке с девочкой.

Боб метнулся влево, но это было обманное движение, сделанное с целью заставить левого противника отступить. Это ему удалось. Жирный верзила на мгновение отпрянул назад. Увидев это движение, напарник справа ошибочно воспринял его как приглашение. У него алчно забилось сердце в предвкушении победы и вознаграждения, и он бросился вперед, нанося горизонтальный удар, тот самый «боковой ветер», которым до этого уже воспользовался Боб. Боб предвидел это и выполнил движение своего собственного изобретения: он низко нагнулся вперед, сгибая одну ногу в колене, отталкиваясь другой ногой, распластавшись над полом. Меч противника со свистом пронесся у него над головой, взъерошив волосы, и в этот миг Боб полоснул японца по ноге. Ему самому удар показался медлительным и слабым, но в действительности он был мощным и стремительным, потому что лезвие целиком прошло через ногу и та отлетела вправо. Якудза неловко запрыгал на одной ноге, вопя от боли. Однако некоторые вещи нельзя остановить просто так; удар получился слишком хорошим, лезвие продолжало свой путь, хотя и с меньшей силой, и, погрузившись наполовину во вторую ногу якудза, на миг застряло в ней, когда тот повалился на пол.

Боб понял, что он труп. Блестящий ход против одного противника оказался самоубийственной глупостью против двух, ибо жирный предводитель воспользовался полученным преимуществом и бросился вперед, нахлынув гладко и мягко, словно река, — Боб успел отрешенно отметить, что он прошел хорошую подготовку, — чтобы рассечь стоящего на коленях гайдзина нанесенным сверху вниз наискось кесагири.

«Я погиб», — подумал Боб, понимая, что его меч отведен слишком далеко и он не успеет защититься, даже если сможет освободить застрявший клинок. Он отчетливо увидел то, что произошло дальше. И он, и его противник забыли об одной вещи: пол стал скользким от крови, хотя для Боба это не имело значения, потому что его центр тяжести находился низко, а ноги были широко расставлены, одна — впереди и согнутая, другая — распрямленная, вытянутая назад. У жирного якудза, напротив, центр тяжести был высоко, и на коварном липком полу его положение было неустойчивым. Он поскользнулся, и его меч дернулся. Жирный попытался сохранить равновесие, но ритм и синхронность удара были непоправимо нарушены, и когда меч все же устремился вперед с вчетверо меньшей скоростью, Боб встретил его своим лезвием, успев развернуться. Отыскав ногой опору, он распрямился, отбил меч противника и, оказавшись в стойке симо-басо, с отведенным назад мечом, просто со всей силы двинул рукоятью вперед. С чудовищным стуком рукоять воткнулась толстяку прямо в глаз. Он рухнул, словно великан с неба из сказки «Джек и бобовый стебель», разбрасывая брызги крови. Ему удалось удержать одной рукой меч, и он попытался им взмахнуть, но Боб ударил своим клинком по цубе, и меч со звоном отлетел в сторону. Склонившись над лежащим якудза, Боб ощутил неприятный запах у него изо рта, увидел пот, зубы, раздутые ноздри и наполненные страхом глаза и ударил его кулаком туда же, куда только что ударил рукоятью меча. Отголоски этого мощного удара отозвались во всех костях скелета. Застонав, жирный растянулся на полу.

Боб выпрямился, учащенно дыша. Он стряхнул с лезвия кровь и услышал, как капельки шлепнулись о стену. Только сейчас до него дошло, что он по-прежнему сжимает в левой руке ножны, что все его удары были нанесены одной рукой, вопреки всем правилам.

Он повернулся и шагнул к старику, который все это время сохранял поразительное спокойствие.

— Надо рассекать, — сурово заметил тот. — Непросто резать. Резать — ничего хорошего. Много крови, смерть медленно. Рассекать!

«Господи, — подумал Свэггер, — все только и умеют, что критиковать».

— Учиться работать ногами. Ноги совсем спутаны, — продолжал престарелый всезнайка. — Ты сражался с двумя совсем плохо. Ходи в зал. Найди учитель. Должен учиться. Тебе повезло. Ты использовал всю удачу в эта жизнь и в следующая жизнь. Больше тебе удача не будет. Ты должен заниматься с учитель. Тебе надо много работать.

— Это ты верно заметил, — согласился Боб. — Определенно мне повезло. А теперь, старик, дай мне то, ради чего я пришел, и я заберу тебя отсюда.

— Жирный не есть мертвый.

— Знаю. Мне нужно сказать ему пару слов.

— Хорошо. Это очень хороший меч. Большая честь работать с ним. Самая большая радость в жизни. Я очень рад. А сейчас дай мне закончить этот меч.

Старик еще пару минут повозился с клинком, осмотрел его, повернув к свету, после чего спрятал в красный шелковый мешочек. Казалось, ему потребовалось несколько часов, чтобы упаковать этот долбаный кусок стали, но Свэггер понимал, что здесь все должно быть выполнено надлежащим образом.

Наконец старик передал ему меч.

— Нельзя трогать лезвие грязные пальцы.

— Понимаю. С вами все будет в порядке?

— Все замечательно. Я ехать гостить к свои родные в Саппоро.

— Быть может, вас подвезти куда-нибудь на машине?

— Нет, я садиться в автобус. Все замечательно.

Обернувшись, Боб подошел к распростертому на полу предводителю, единственному, кто остался в живых из шести бойцов якудзы. Тем временем полировщик господин Омоте обулся, накинул пальто и приготовился уходить.

Боб ткнул жирного предводителя, и тот зашевелился, затем застонал. Открыв глаза, якудза растерянно заморгал, пытаясь заново свыкнуться с тем, что произошло за последние несколько минут.

Он дотронулся до ссадины под глазом, откуда все еще сочилась кровь. Там уже начинал наливаться синяк, который скоро должен был распухнуть до размеров грейпфрута.

— Эй, ты, — обратился к якудза Боб, — слушай меня внимательно, или я сейчас начну тебя резать.

— Пожалуйста, не делать мне больно.

— Это еще почему? Мне понравилось.

— О, мое лицо, — пробормотал парень, которому, как разглядел Боб, было лет двадцать пять.

По его лицу из различных поврежденных мест струились кровь, слезы и сопли.

— Итак, слушай меня внимательно. Тебе предстоит передать одно сообщение, понятно?

— Как скажете, Джо.[30]

— Меня зовут не Джо, козел. Видишь вот это? — Боб помахал перед лицом якудза красным мешочком с мечом. — Это меч. Мой меч. Я вернул его себе. Кондо Исами очень хочет получить меч обратно. Отлично, Я предлагаю ему обмен. У него есть то, что нужно мне. И когда я это получу, я отдам ему меч.

— Я вас слышать.

— Через три дня я дам частное объявление в «Джапан таймс», адресованное некой Юки. Оно будет зашифровано алфавитным кодом из «Благородства в неудаче»,[31] английского оригинала, а не японского перевода. Это понятно?

— Что это такое?

— Книга, придурок. Тебе этого не понять. Но Кондо должен знать, что это такое. Ты сможешь запомнить?