Карты в зеркале

Оглянулся на убранные поля с пожухлой стерней: за ними тянулась полоса сорных трав, пышно разросшихся благодаря воде, что не успевали выпить колосья. А дальше начиналась пустыня Махирус — место, где все влаголюбивое умирало. Почва там была песчаной, смешанной с гравием и обломками камней; но даже там виднелись деревянные остовы жилищ, в которых некогда жили люди. Кто-то считал эти развалины зловещими и утверждал, что пустыня наступает на плодородные земли. Амаса не верил этим россказням, потому что знал правду.

Развалины остались от поселения незадачливых себаститов — вечных кочевников, мотающихся по земле, как перекати-поле, и довольствующихся самым малым. Однажды в здешних краях вода переполнила оросительные каналы и хлынула в пустыню. Не прошло и нескольких часов, как себаститы узнали об этом, и через пару дней они явились сюда на своих обшарпанных грузовиках. А еще через пару недель в пустыне выросла деревушка из наспех сколоченных домишек, и поселившиеся в них люди вовсю распахивали каменистые поля. В тот год себаститам повезло: они собрали приличный урожай, потому что уровень воды в оросительных каналах был на несколько дюймов выше обычного. Но уже на следующий год уровень упал до прежней отметки, и себаститы исчезли так же быстро, как появились. Буквально за одну ночь они разобрали свои домишки, и громко фырчащие грузовики вновь повезли кочевников на поиски счастья.

«А ведь и я такой же себастит, — подумал Амаса. — Вырвал у упрямой пустыни кусочек жизни, но скоро песок заберет его обратно».

«Пора!» — говорили бабочки, садясь ему на лицо. «Пора!» — твердили они, обмахивая его крылышками. Они нетерпеливо перепархивали с места на место и звали Амасу на Иерусалимскую дорогу.

— Нечего меня подгонять, — упрямо отвечал им Амаса.

И все же подчинился воле бабочек и двинулся вслед за ними по земле мертвых.

В воздухе не ощущалось ни дуновения, зной жадно вытягивал из него влагу. Иногда Амаса делал маленький глоток из фляги, но все равно его запас воды быстро уменьшался.

Но еще хуже было то, что крылатые проводники начали покидать Амасу. Похоже, теперь, когда он послушался их и двинулся по Иерусалимской дороге, у бабочек появились другие дела. Еще около полудня Амаса заметил, что их стало меньше. К трем часам его сопровождало всего несколько сотен бабочек.

Амаса понял: пока он следит за какой-то бабочкой, та порхает рядом, но стоит ему отвести взгляд, как она исчезает. Наконец Амаса облюбовал одну бабочку и уже не спускал с нее глаз. Вскоре возле него только она и осталась, но тоже все время норовила упорхнуть.

«Не выйдет, — подумал Амаса. — Я послушался вас, а теперь ты будешь слушаться меня».

И он продолжал идти, пока солнце не побагровело и не поползло вниз. Амаса забыл про жажду и не следил за дорогой: все его внимание было поглощено бабочкой. И та послушно порхала впереди. Амаса одержал маленькую победу: он научился управлять бабочкой силой взгляда.

— Пожалуй, тебе пора остановиться, друг.

Амаса не ожидал услышать на пустынной дороге человеческий голос. Он поднял голову, сознавая, что бабочка сейчас исчезнет, готовый возненавидеть того, кто с ним заговорил.

— Послушай, друг, раз уж ты идешь, сам не зная куда, мог бы и задержаться.

Тот, кто это сказал, был довольно стар, его почерневшее от солнца тело не прикрывала одежда. Старик расположился рядом с большим камнем, выбрав местечко в тени.

— Я предпочитаю идти один и молча, иначе взял бы с собой друзей, — ответил Амаса.

— Если ты считаешь бабочек своими друзьями, ты идиот.

Откуда старик знает про бабочек?

— Я знаю больше, чем ты думаешь, — продолжал старик. — К твоему сведению, раньше я жил в Иерусалиме. А теперь я — страж Иерусалимской дороги.

— Уйти из Иерусалима нельзя, — возразил Амаса.

— А я все-таки ушел, — сказал старик. — И теперь сижу возле дороги и даю путникам ключи, с помощью которых можно попасть в Иерусалим. Немногие прислушиваются к моим словам, но если ты пропустишь их мимо ушей, тебе никогда не добраться до Иерусалима и твои кости лягут рядом с костями других, а солнце и ветер превратят их в прах.

— Я пойду туда, куда поведет меня дорога, — заявил Амаса. — Мне не нужны твои подсказки.

— Ничего удивительного, ты не первый, кто так говорит. Доверять мертвым дорожным столбам всегда проще, чем прислушиваться к советам живых людей.

Амаса задумался.

— Тогда говори, что хочешь сказать.

— Сперва отдай мне всю твою воду.

Амаса рассмеялся. Смех получился тихим; он смеялся, почти не разжимая губ.

— Вот тебе первый ключ к Иерусалиму, — сказал старик. — Вижу, ты мне не веришь, но это правда. Тот, у кого есть вода или пища, не может войти в город. Думаю, ты понял, что этот город не увидишь глазами. Если бы ты, путник, обладал волшебным зрением, то уже увидел бы Иерусалим — он ведь совсем рядом. Но он сокрыт от всех людей, кроме отчаявшихся. Вход в него может найти только тот, кто близок к смерти. И вот еще что я скажу: если ты пройдешь мимо входа в Иерусалим и не заметишь этого — а такое может случиться, если у тебя с собой будет вода, — тогда броди хоть до скончания дней. Рано или поздно вода твоя кончится, у тебя пересохнет в горле, и ты шепотом станешь умолять, чтобы город явился тебе. Но все будет напрасно. Ты так никогда и не найдешь пути в Иерусалим. Учти: прежде чем этот город появится перед тобой, ты должен ощутить во рту привкус смерти.

— Это похоже на религиозную проповедь, — сказал Амаса. — Но я уже много лет назад порвал с религией.

— Говоришь, порвал с религией? Да есть ли религия в нашем мире, если в его сердце обитает дракон?

Амаса заколебался. Часть его — та, которую он привык называть разумом, — велела не обращать внимания на болтовню старика и идти дальше. Но Амаса давно перестал прислушиваться к разуму. К тому же большинство людей стоило бы называть «двуногими, лишенными перьев», а не «разумными животными». У Амасы нещадно болела голова, гудели ноги, горели запекшиеся губы. Он протянул старику флягу, а затем, поразмыслив, отдал ему и сумку.

— Разве там нет ничего ценного для тебя? — удивился старик.

— Нет. Возьми ее, а я хочу спать, — сказал Амаса.

Старик кивнул.

Они уснули и проспали до тех пор, пока на востоке не взошла яркая луна, предвещавшая близкий рассвет. Амаса проснулся первым и стал ворочаться с боку на бок; это разбудило старика.

— Ты уже собрался уходить? К чему такая спешка?

— Расскажи мне про Иерусалим.

— А что тебя интересует, друг? История? Мифы? Современность? Стоимость проезда в общественном транспорте?

— Почему город скрыт от обычных взоров?

— Чтобы его не нашли.

— Тогда зачем ключи, с помощью которых можно туда проникнуть?

— Чтобы найти вход в город. Не понимаю, зачем спрашивать о том, что само собой разумеется?

— Кто построил Иерусалим?

— Люди.

— Зачем они это сделали?

— Чтобы человечество не исчезло.

Амаса кивнул. Наконец хоть какой-то намек на здравый смысл.

— Но что за враг угрожает Иерусалиму, заставляя его прятаться?

— Друг мой, ты не понимаешь. Иерусалим как раз для того и построили, чтобы враг не вырвался за его пределы. И старый, и новый Иерусалим строились, чтобы запереть дракона в сердце мира.

Старик говорил напевно, словно сказочник. Амаса снова лег и слушал его, следя за движением луны. Луна по левую руку от Амасы медленно плыла вверх.

— Люди прилетели сюда на кораблях, которые умели преодолевать пустоту ночи, — говорил старик.

Амаса вздохнул.

— Наверное, ты и сам это знаешь?

— Старик, давай без дураков. Расскажи мне про Иерусалим.

— Разве книги и учителя не поведали тебе, что когда наши далекие предки прилетели на эту планету, она была не пустой?

— Послушай, давай без сказок, прошу тебя. Я хочу услышать простой и ясный рассказ. Без мифов, без магии. Только правду.

— Сколь незатейлива твоя вера, — вздохнул старик. — Тебе нужна правда? Что ж, слушай правду, и пусть она пойдет тебе во благо. Здешний мир был покрыт лесами, и в них жили существа, которые спаривались с деревьями и черпали от них силу. Они и сами очень походили на деревья.