…Долго не было шифровок. Ни туда, ни оттуда. Последние десять раз Вассер приходила пустая. Я только сидел, слушал эфир. Ничего. Такого перерыва еще никогда не было. А сегодня вдруг позывные Центра. Я отозвался. Пришла шифровка, очень короткая. Всего пять цифр, повторенных три раза. 22444. Что это может значить? Вассер, по-моему, тоже удивилась. Даже спросила меня: «Это всё?»
Лежу и думаю. Что такое «22444»?
Это письмо лейтенанта Дорина оказалось последним.
Глава одиннадцатая
Изъятая
Эта глава, описывающая некоторые события, произошедшие на рассвете 12 июня 1941 года, изъята по соображениям секретности и помещена в «Особую папку».
Глава двенадцатая
Неинтересная женщина
В тот день приход Вассер впервые застал Егора врасплох. Живот не просигнализировал, сердце не подсказало – из этого следовало, что явилась она в неурочное время.
Дорин не спал и не отстукивал морзянку, а просто лежал на боку, когда слух, многократно обострившийся от привычки к тишине, уловил за дверью звук шагов.
Пленник встрепенулся. Может, в заколоченный подъезд попал кто-то посторонний? Любопытные мальчишки, пьянчуги, да пускай хоть шпана, только бы живые люди!
От волнения перехватило в горле, и Егор испугался, что не сумеет крикнуть. Но кричать не пришлось. Раздался знакомый скрип ключа, и на пороге появилась она.
Он сразу почувствовал: что-то не так, что-то изменилось, и дело даже не в нарушении установленного графика.
Сам не смог бы объяснить, что именно его насторожило. В голове мелькнуло: наверное, точно так же собака моментально чует настроение хозяина. От такой мысли Егор жутко разозлился: это ты, сука гитлеровская, собака. А я человек.
Может, померещилось?
Вид у Вассер был такой же, как всегда. И вела она себя обычным образом: зажгла свет, поставила на стол сумку.
Дорин по привычке попытался угадать, что там сегодня. Кормили его скудно, но всякий раз что-то в рационе менялось. Иногда кроме хлеба она приносила пучок весенней зелени, иногда кусок масла или, скажем, пару кусков сахара. Ясное дело, не чтоб его побаловать, а чтобы совсем не обессилел.
Со временем Егор научился почти безошибочно определять, какая еда в сумке.
Сегодня, судя по контуру, там была только большая, литра на полтора, бутылка, и больше ничего. Как так – ничего?
У него застучало в висках. Тревога! Тревога! Тревога!
Вчера небывало короткая шифровка из Центра, а нынче никакой еды? И непонятная бутылка?
Он втянул носом воздух. От скудости подвальных запахов обоняние, как и слух, у Дорина здорово обострилось.
Кажется, от сумки тянет керосином.
Неужели всё, конец?!
Сейчас выстрелит, потом обольет горючим, подожжет…
Не подавать виду, что догадался! Ни в коем случае!
Он притворно зевнул, делая вид, будто только-только проснулся.
И чуть не всхлипнул от облегчения, когда Вассер достала из кармана кусок пластыря. Значит, еще поживем!
И всё вроде бы пошло как обычно.
Она залепила ему рот, сцепила руки и ноги, отстегнула их от кровати. Правда, Егору показалось, что сегодня она особенно осторожна, но, может быть, он это напридумывал.
Усадила за стол.
И тут начались сюрпризы.
– Отправить. Срочно. Еда потом, – сказала Вассер и положила перед ним листок.
Пододвинула рацию.
А еды-то никакой нет, он это точно знал!
И шифровка была необычная, состоящая из четырехзначных групп. В конце же только две цифры: 22.
У Дорина выработалась своя система запоминания текстов – не слуховая, а зрительная. Он придумал для каждой цифры свой цвет: единица – красный, двойка – белый, тройка – синий, четверка – зеленый, пятерка – желтый, шестерка – оранжевый, семерка – черный, восьмерка – коричневый, девятка – фиолетовый, ноль – хаки. Запоминал сочетания, так что шифрограмма оставалась в памяти, как набор разноцветных флажков. Зажмуришься – и видишь их перед собой.
Ключом сегодня работал медленней обычного. Во-первых, тянул время. Во-вторых, приглядывался.
Вассер, как всегда, стояла слева и сзади, но Егор всё же сумел скоситься и заметил такое, отчего сердце заколотилось еще быстрей.
Она держала правую руку в кармане плаща. И было у нее там что-то тяжелое.
Уже отбив шифровку и получив из Центра подтверждение вкупе с сигналом о конце связи, он еще какое-то время гнал точки-тире впустую. Правое запястье по привычке лежало на левом, иначе сцепленные руки было не пристроить.