Что я без тебя...

— Вы забываетесь, дерзкая девчонка! Я требую к себе уважения!

Она склонила голову набок и без тени раскаяния с любопытством спросила:

— Потому что вы граф?

— Нет, потому что я выше ростом.

Она рассмеялась так звонко и заразительно, что Стивену стоило немалых трудов сохранить непроницаемое выражение лица.

— Итак, после того, как мы установили, что я дерзкая, а вы ростом выше меня, — сказала она, бросив на него из-под ресниц лукавый взгляд, — есть ли у нас основания полагать, что вы старше меня?

Боясь рассмеяться, Стивен лишь кивнул.

Она тотчас ухватилась за это.

— И намного?

— Да вы просто назойливая девчонка! — воскликнул он, не то потешаясь, не то восхищаясь ее хитростью и умением повернуть разговор в нужное ей русло.

Вдруг посерьезнев, она устремила на него полной мольбы взгляд.

— Прошу вас, скажите, сколько мне лет, и назовите мое полное имя. Но, может быть, вы не знаете?

Он не знал. Не знал даже возраста и имени тех женщин, с которыми делил постель, не говоря уже об этой девушке. И он решил, что безопаснее и вообще во всех отношениях лучше сказать ей правду, тем более что она так мало времени провела со своим женихом.

— Признаться, у нас и разговора об этом не было.

— А моя семья — какая она?

— Ваш отец вдов, — вспомнил Стивен слова дворецкого Берлтона, радуясь, что хоть это ему известно. — Детей у него больше нет. Вы единственная дочь.

Она кивнула и с улыбкой задала очередной вопрос:

— А как мы встретились?

— Думаю, ваша мама представила вас ему вскоре после вашего рождения.

Она рассмеялась, полагая, что он шутит. Однако Стивену было не до шуток. Не говоря уже о том, что подобных вопросов он не ожидал, любой его ответ оказался бы ложью.

— Я имею в виду как мы встретились с вами?

— Как это обычно бывает.

— То есть?

— Нас представили друг другу. — Избегая взгляда ее больших проницательных глаз, он поднялся и подошел к буфету, где еще раньше заметил хрустальный графин.

— Милорд?

Наливая бренди в бокал, он оглянулся через плечо:

— Да?

— Мы по-настоящему любим друг друга?

Стивен пролил на золотой поднос добрую половину бренди и, чертыхнувшись про себя, подумал, что независимо от того, как он ей ответит на этот вопрос, она потом, когда к ней вернется память, почувствует себя обманутой и возненавидит его как виновника гибели ее возлюбленного. Но не настолько, насколько он сам себя сейчас ненавидел за то, что собирался сделать. Подняв бокал, он проглотил оставшийся в нем бренди, повернулся и, глядя ей прямо в глаза, сказал.

— Это Англия, а не Америка. — Он знал, как низко падет в ее глазах после этого, но у него не было выбора.

— Да, знаю. Доктор Уайткомб говорил мне.

Стивену стало не по себе. Ведь это он, а не доктор должен был ей сказать, где она находится.

— Это Англия, — повторил он. — И когда в высшем обществе вступают в брак, то руководствуются главным образом соображениями целесообразности. Не то что некоторые американцы, у которых сердца нараспашку, а на языке вертится слово «любовь». Это пошлое чувство — удел бедняков и поэтов.

Она была ошеломлена, словно ей дали пощечину, и Стивен, сам того не желая, со стуком поставил бокал на место.

— Надеюсь, я не огорчил вас своей прямотой, — сказал он, чувствуя себя последним ублюдком. — Уже поздно, вам пора отдыхать.

Он слегка поклонился ей, дав понять, что разговор окончен, подождал, пока она поднимется с дивана, и вежливо отвернулся, когда распахнулись полы халата и появилась изящная ножка.

— Милорд?

— Да? — не оборачиваясь, спросил он, уже взявшись за ручку двери.

— Но оно у вас есть, ведь правда же?

— Что?

— Сердце.

— Мисс Ланкастер, — начал было он, проклиная судьбу за то, что оказался в таком ужасном положении, повернулся и увидел, что девушка стоит в ногах кровати, грациозно опираясь на стойку.

— Меня зовут… — она помедлила, и чувство вины снова захлестнуло его при мысли, что лишь ценой невероятных усилий ей удалось вспомнить собственное имя, — Чариз. Прошу вас, называйте меня так.

— Конечно, — сказал он, вовсе не собираясь этого делать. — А теперь извините, я должен идти. Дела.

Как только дверь за ним захлопнулась, Шеридан почувствовала головокружение и тошноту и обеими руками ухватилась за стойку, чтобы не упасть. Затем осторожно опустилась на шелковое покрывало. От охватившей ее слабости и страха сердце колотилось, как бешеное.