История любви леди Элизабет

Роберт снял для них комнату в доме, принадлежащем мистеру и миссис Хоган, и сейчас он хорошо питался, набирая вес от великолепной стряпни миссис Хоган. Как почти все остальные жители Хелмшида, Хоганы были добрыми работящими людьми, а их четырехлетние сыновья-близнецы являли собой чудо энергии и широких улыбок. Все четверо Хоганов очень нравились Элизабет, и если бы от нее зависело, она бы охотно осталась навсегда в Хелмшиде, спрятавшись здесь.

В отличие от Роберта, Элизабет не стремилась покинуть Британию и не боялась, что ее найдут. Странным образом она находила здесь какой-то безжизненный покой – была достаточно близко от Яна, чтобы почти ощущать его присутствие, и достаточно далеко, чтобы знать: что бы он ни сказал или сделал, это не могло причинить ей боль.

– Отсюда высоко падать, миссис, – сказал мистер Хоган, подходя к ней и хватая ее своей мозолистой рукой за руку. – Отойдите от края, слышите?

– Я не заметила, что я так близко от края, – ответила Элизабет, искренне удивленная, увидев, что кончики ее туфель не касаются твердой земли.

– Идите в дом и отдохните. Ваш муж объяснил нам, какое тяжелое время вы пережили и как вам надо пожить в покое некоторое время.

Открытие, что Роберт рассказал что-то об их положении кому-то, особенно Хоганам, которые знали, что они ждут корабля, идущего в Америку, или на Ямайку, или в какое-то другое место, подходящее для них, проникло в ее болезненное сознание, и она спросила:

– Что Роб… мой муж… рассказал всем о «тяжелом времени», которое я пережила?

– Он объяснил, что вы не должны слышать или видеть ничего, что бы взволновало вас.

– Что бы я хотела увидеть, – сказала Элизабет, переступая порог их домика и вдыхая запах свежеиспеченного хлеба, – так это газету!

– Особенно вам противопоказаны газеты, – сказал мистер Хоган.

– Здесь мало шансов увидеть их, – устало произнесла Элизабет, глядя с отсутствующей улыбкой на одного из близнецов, подбежавшего к ней и прижавшегося к ее ногам. – Хотя я не могу представить себе места в Англии, куда бы, в конце концов, не добрались газеты.

– Вы не захотите читать всю эту чепуху. Все время одно и то же – убийства и увечья, политика и танцы.

В течение тех двух лет, что Элизабет провела в добровольном заключении в Хейвенхерсте, она редко бралась за газеты, потому что, читая, чувствовала себя еще более отрезанной от Лондона и от жизни. Сейчас, однако, Элизабет хотела посмотреть, нет ли упоминания о ее исчезновении, и сколько этому уделяется внимания. Она полагала, что Хоганы не умеют читать, в чем не было ничего необычного, но все же находила странным, что мистер Хоган не может найти даже старой газеты среди жителей деревни.

– Мне в самом деле нужно видеть газету, – сказала Элизабет более требовательно, чем хотела, и ребенок отшатнулся от нее. – Не хотите ли, чтобы я помогла вам сделать что-нибудь, миссис Хоган? – спросила Элизабет, чтобы смягчить свое восклицание о газете. Миссис Хоган была на седьмом месяце беременности; она постоянно работала и все время была жизнерадостной.

– Ничего не надо, миссис Робертс. Вы вот посидите и отдохните здесь за столом, а я приготовлю вам славную чашку чая.

– Мне нужна газета, – тихо сказала Элизабет, – больше, чем чай.

– Тимми! – прошипела миссис Хоган. – Убери это прочь, сию же минуту, слышишь, Тимми? – пригрозила она, но, как всегда, веселый близнец не обратил на нее внимания. Вместо этого он дернул Элизабет за юбку, но как раз в этот момент отец быстро нагнулся и выхватил из его ручонки что-то большое.

– Для леди! – закричал мальчик, взбираясь на колени к Элизабет. – Я принес для леди!

В изумлении Элизабет чуть не уронила ребенка на пол.

– Это газета! – воскликнула она, переводя укоризненный взгляд с мистера на миссис Хоган, у обоих под загорелой кожей выступил румянец смущения.

– Мистер Хоган, пожалуйста, дайте мне посмотреть.

– Вы слишком разволновались, точно, как ваш муж и говорил, это случится, если вы ее увидите.

– Я разволновалась, – сказала Элизабет, стараясь, насколько могла, говорить спокойно и вежливо, – потому что вы не позволяете мне посмотреть ее.

– Это старая, – возразил он. – Больше трех недель.

Странно, но ссора из-за глупой газеты вернула Элизабет способность впервые за многие дни чувствовать что-то по-настоящему. Его отказ дать ей газету рассердил ее, а предыдущие замечания о том, что ей необходим отдых и что она слишком разволновалась, несколько встревожили ее.