Благословение небес

В его словах сквозило неподдельное восхищение, и Элизабет невольно улыбнулась ему.

– Я же сама делаю все закупки для Хэвенхёрста и сама веду расходные книги.

От управляющего давно пришлось отказаться. Ну а про то, что я умею торговаться, вы уже знаете.

Улыбка исчезла с лица Яна, когда он представил себе, как одолевали ее кредиторы после исчезновения брата и какое мужество она должна была проявить, чтобы они не разобрали имение по камушку. Отчаяние научило ее торговаться.

Глава 23

Пока Ян и Элизабет отсутствовали, Дункан в гостиной предпринимал отчаянные усилия для поддержания светской беседы, но даже его длительный опыт общения с людьми, обуреваемыми сильными чувствами, на этот раз не помог, поскольку собравшихся в этой комнате обуревали совершенно различные чувства. Леди

Александра была взвинчена и напряжена, Джулиус отвечал холодно и зло, а вдовствующую герцогиню и мисс Трокмортон-Джонс по всем признакам радовало, что Яну пришлось уговаривать Элизабет.

Когда молодые люди вернулись в гостиную, Дункан прервал на полуслове свою речь о вероятности раннего снега и с благодарностью посмотрел на них. Его радость удвоилась, когда он встретился глазами с Яном и увидел, как они потеплели.

– Мы с Элизабет пришли к соглашению, – без всякого вступления объявил Ян.

На губах его играла улыбка, говорившая о том, что ситуация его забавляет. – Элизабет считает, и совершенно справедливо, на мой взгляд, что только она одна имеет право решать, выходить ей замуж или нет. И в связи с этим выдвигает некоторые… э-э… условия, которые хотела бы внести в брачный контракт.

Дункан, не будешь ли ты так любезен вписать в контракт пункты, которые она продиктует?

Дункан удивленно приподнял брови, затем быстро встал и подошел к письменному столу.

Ян повернулся к Джулиусу Камерону, и голос его стал резким:

– Вам нужна будет копия брачного контракта?

– Конечно, – покраснев от злости, ответил Джулиус. – У меня уже есть его копия, и вы не измените в нем ни слова, а я не верну вам ни шиллинга! – Он резко повернулся к Элизабет: – Он заплатил за тебя целое состояние – ты, тщеславная маленькая шлюшка…

Голос Яна прозвучал, как удар хлыста:

– Убирайтесь!

– Что? – в бешенстве выкрикнул Джулиус. – Я нахожусь в своем собственном доме. И его, в отличие от нее, вы не покупали. Не глядя на Элизабет, Ян быстро спросил ее:

– Он вам нужен?

Джулиус еще не понял, до какой степени взбешен Ян, но Элизабет видела, что терпение его на пределе, и холодок страха пробежал у нее по спине.

– Кк-к-кто?

– Дом!

Элизабет не знала, какой ответ ему нужен, но, учитывая его состояние, ей бы не хотелось ошибиться.

Неожиданно раздался голос Люсинды, в котором звучал холодный вызов.

– Да, – сказала она, и все, кроме Яна, повернули головы в ее сторону. – Он ей нужен.

Ян принял это как ответ самой Элизабет.

– Завтра утром обратитесь к моему банкиру, – с яростью процедил он, испепеляя Джулиуса взглядом. – А теперь убирайтесь!

Джулиус наконец с запозданием понял, что его жизни угрожает совершенно реальная опасность и, нахлобучив шляпу, направился к двери.

– Это вам дорого обойдется!

Ян медленно повернулся и посмотрел на него. Увидев его свирепое лицо,

Джулиус благоразумно решил оставить дискуссию о цене дома на потом и торопливо ретировался.

– Думаю, нам всем не помещает подкрепиться, – дрожащим голосом произнесла

Элизабет после того, как за Джулиусом захлопнулась парадная дверь.

– Отличная мысль, дорогая, – отозвался викарий. Элизабет позвонила в колокольчик, и вошел Бентнер. Бросив негодующий взгляд на Яна и сочувственный на Элизабет, он удалился на кухню, чтобы распорядиться насчет напитков и закуски.

– Ну, что ж, – с удовлетворением потирая руки, сказал Дункан, – кажется, от меня требуется вписать в контракт некоторые… в-э… новые пункты.

В последующие двадцать минут Элизабет диктовала свои требования, Ян подтверждал свое согласие, Дункан записывал, а герцогиня с Люсиндой наблюдали за этим с нескрываемой радостью. Ян со своей стороны выдвинул только одно требование, да и то из чистого упрямства – ему надоело смотреть, как все наслаждаются его покорностью. Его требование заключалось в следующем: свобода

Элизабет не должна простираться настолько, чтобы спровоцировать слухи, что она наставляет ему рога.