Черная линия

— ВИЧ-квартал.

Реверди почувствовал, как по спине пробежал холодок. Об этом месте ему уже говорили. Однажды надзиратели в резиновых перчатках и масках приволокли отсюда в больничку труп. В Канаре СПИД по-прежнему считали чем-то вроде проказы. Тюремщики даже не осмеливались бить ВИЧ-инфицированных. Начальство поселило «больных» в отдельном бараке. Но рано или поздно они оказывались здесь. На краю. Отверженные среди отверженных.

Они подошли. Помимо собственной воли Реверди испытывал странную смесь любопытства и страха. Больные в конечной стадии не заходили в медпункт. Их отправляли прямиком в Центральный госпиталь. А в каком состоянии эти? Он представлял себе рахитичные тела людей, лишенных иммунитета, пораженных самыми разными болезнями…

Он ошибался. Здешние обитатели ничем не отличались от остальных заключенных: загорелые до черноты, обросшие, в лохмотьях. И в отличной форме. Кто-то играл в карты, группки собирались возле жаровен, стоявших под трубами. Здесь царило нескрываемое, беззаботное оживление.

В отдалении что-то варилось на большом костре, поднимался черный дым, человек десять заключенных, с лицами, обвязанными футболками, толпились вокруг огня. Запах стоял невыносимый.

— Дурь варят.

Реверди знал, как готовят такого рода дрянь. Это нетрудно — растворители, таблетки для похудания, сточные воды… Настоящий нектар. Подобное производство сопряжено только с одной проблемой: смесь взрывоопасна. Охотников связываться с ней, как правило, находится немного. Но здесь умельцы нашлись. Уже приговоренные, которых не пугала перспектива разлететься клочьями по стенам.

Эрик направился ко входу в подвал. Реверди — за ним. После солнечного света темнота оглушила его будто молотом. Ему пришлось остановиться: он больше ничего не видел. Понемногу глаза привыкли к мраку. Тут был настоящий проспект цилиндрической формы, забитый людьми, как станция метро в часы пик. Они сидели группами, прислонившись к вогнутым стенам, вдоль которых стояли палатки из тряпья. Эрик шел вперед, обходя эти лохмотья. От колеблющихся огоньков шел сильный запах нефти. Люди сидели скорчившись в звериных позах. Некоторые лежали, трясясь под тряпками. Реверди не знал, был ли у них СПИД, но у всех у них шла ломка.

Он узнал призраки, появлявшиеся в медпункте в надежде выпросить какие-то лекарства, чтобы облегчить свои мучения. Потом они возвращались сюда, в царство заброшенных труб. Чтобы торговать своими таблетками. Вкалывать себе зелье, растворенное в сточной воде. Заражать друг друга старыми шприцами. Он уже не задавался вопросом о том, зачем Эрик привел его сюда. Наверное, в этой мертвецкой кто-то кончался.

Они перешагивали через неподвижные тела. Жак отмечал знакомые признаки. Вздутые затвердевшие вены; конечности, покрытые синяками; лица, обтянутые кожей. Он видел также руки и ноги без пальцев. Типично для тюрем: героинщики в состоянии транса теряют чувствительность. Пока они парят в облаках, крысы отгрызают им конечности. Потом они просыпаются, обглоданные, как косточка от окорока.

Вдруг Реверди понял, что они оказались в своего рода «зале совещаний». Вокруг горевшего в центре костра сидели по-турецки какие-то люди: неподвижные, с остановившимся взглядом. Двигались только их челюсти. Они беспрестанно жевали. Казалось, их челюстями движет некая дьявольская сила, тогда как тело уже умерло.

— Окурок, — прошептал Эрик. — То, что остается в трубке после курения опиума. Так спекается, что курить уже невозможно. Тогда они его жуют. Жуют, пока не смогут проглотить и хоть что-то ощутить…

Реверди почувствовал, как в нем снова закипает злость.

— Мне эта экскурсия до лампочки! Можешь объяснить, какого черта мы тут делаем?

Улыбка на мокром от пота лице с заячьей губой. Как будто голова жирной рыбы.

— Не нервничай. Мы уже пришли.

— Куда, мать твою?

Эрик показал влево, под трубы. Там дрожала какая-то тень, скорчившаяся, с коленками, подтянутыми к животу. Реверди нагнулся. Хаджа, папенькин сынок, который выманивал деньги у матери, в то время как отец полагал, что заставил его «хлебнуть настоящей жизни». Узнать его было невозможно. Кожа да кости. Провалившиеся глаза. Он непрерывно шмыгал носом. Эрик прошептал:

— Он захотел сыграть в тонкую игру: выйти на прямую торговлю с китайцами. В наказание Раман связался с его отцом и все ему рассказал. О тайной передаче денег. О наркотиках. Обо всем. Папаша сжег все мосты. Хаджа уже пять дней ничего не принимал. И он по уши в долгах.