Черная линия

Необъяснимым образом это мрачное помещение напомнило ему другой архив, куда более упорядоченный, который он видел на Сицилии. После смерти Софи он вернулся туда в поисках фотографий ее тела — такого, каким он его нашел, но которое не запомнил. Эти фотографии и сейчас стояли перед его глазами: обугленный рот, вспоротый живот, внутренности на полу. Но вся эта картина представала перед ним только в виде четких глянцевых отпечатков. Он так и не сумел вспомнить ни одной Детали… реальной детали.

— Вы здесь по поводу Реверди?

Марк обернулся. В открытой двери показался силуэт человека. Вопрос удивил Марка: он и не представлял себе, что можно так быстро установить связь между его приездом и событиями в Рапане.

— Я что, не первый? — осведомился он.

— И, боюсь, не последний, — ответил человек, подходя к нему. — Его арест вызвал большой интерес.

Он протянул Марку руку над разбитыми компьютерами:

— Рувер. Главный редактор.

На ощупь рука напоминала окружавшие их связки бумаг. Марк никогда не видел настолько карикатурной личности. Рувер представлял собой превосходный образчик бывшего колониалиста, какими их изображали в приключенческих романах двадцатого века. Он мог бы быть разорившимся плантатором, контрабандистом предметами искусства, бывшим офицером колониальных войск…

Впрочем, лет ему было не так уж много, просто годы, проведенные с бутылкой, сделали его вдвое, если не втрое, старше. Пятидесятилетний старик, с серой кожей, почти лысый, жалкие волоски, оставшиеся на черепе, образовали вокруг него какое-то облачко. Марк отметил, что брюки у него не застегнуты, а пуговицы на рубашке пришиты кое-как. Великолепный представитель Франции в экспортном варианте.

Марк представился и перешел к делу, стараясь быть как можно менее конкретным:

— Что вы можете мне сказать об этом деле?

— Много чего, — ответил Рувер с тщеславной улыбкой. — Я, без сомнения, лучший специалист по этому делу в Пномпене. К сожалению, я не могу тратить свою жизнь на то, чтобы отвечать на вопросы посетителей

— Так что же?

Лицо Рувера приобрело еще более довольное выражение.

— Я исполню три пожелания. Выбирайте сами. Как в детских сказках. — Он произнес эти слова по слогам, покачивая головой. — Я буду «добрым джинном» из лампы.

Под глазами у доброго джинна были такие мешки, что Марку внезапно захотелось проткнуть их шприцем, просто чтобы увидеть, каким эликсиром они наполнены. Впрочем, ответ был очевидным: виски или коньяком…

Он сосредоточился, пытаясь сформулировать самую существенную просьбу:

— Я хотел бы увидеть фотографию.

— Фотографию?

— Портрет Линды Кройц. Еще живой.

Дурацкая просьба — он уже видел лицо жертвы, и это ему ничего не даст. Но ему хотелось получше понять ее.

— Никаких проблем.

Рувер перешагивал через старые компьютеры и распотрошенные кресла, как рыбак, идущий в высоких сапогах через болото. Ему удалось добраться до противоположной стены, где стоял металлический шкаф. Когда он открыл его, Марк увидел полки с конвертами.

Он порылся в груде бумаг и вытащил снимок. Марк, не садясь, рассмотрел его. Он вспомнил первую фотографию, раскопанную Венсаном, полустертую и испорченную крупнозернистой печатью. На сей раз он держал в руках оригинальный отпечаток, четкий, цветной, форматом 21 х 29,7 см.

Линда Кройц позировала рядом с молодым монахом в ярко-оранжевой рясе. Оба улыбались, и эта улыбка связывала их, как лента связывает цветы в букете. На ней были широкие шаровары, кожаные сандалии, белая блузка без рукавов. Трогательный образ молодой девушки-хиппи.

Ее лицо вызывало настоящую неясность.

Бледная, молочно-белая кожа, усыпанная веснушками. Пышные рыжие волосы падают на лицо, придавая девушке вид маленького притаившегося зверька, хитрого и пугливого одновременно. И в то же время на этом лице читались уверенность и счастье. Марк попытался представить себе, о чем могла мечтать эта девушка, в двадцать два года покинувшая родительский дом в Гамбурге. Конечно, она поехала в Азию в поисках мистических откровений, а также и настоящей любви…

Густой голос Рувера пояснил:

— Этот снимок нашли в ее личных вещах, в отеле в Сием-Реапе.

Внезапно Марк понял, что эти сияющие глаза смотрят в объектив. На того, кто ее фотографировал. С содроганием он подумал, что, может быть, сам Реверди и снимал ее в руинах Ангкора.