Черная линия

— Только не говори, что нас засекут.

Марк застыл с открытым ртом, но потом улыбнулся. Она права. Что он знает о законах охоты? О правилах ведения войны? На улице лило как из ведра. Тучи такие низкие, что дым, выходящий из окна, которое Хадиджа как раз очищает от соломы, сразу смешается с ними. Она вернулась и села у огня. Марк тоже подошел поближе: она подбрасывала в костерок самые сухие лепешки навоза.

Несмотря на зарождающееся тепло, она все еще дрожала. Он снял куртку и накинул ей на плечи — это была та малость, которую он мог для нее сделать. И тут же он встал. В голове гудело от самых разных мыслей. Надо приготовиться к осаде. Организовать сопротивление. Но как? У них ничего нет. Ни оружия, ни средств защиты, ни еды…

— Сядь. От твоей беготни меня мутит.

Марк замер. Его удивил властный тон, но еще больше — спокойствие ее голоса. Невероятно: она не боялась. Он упал на землю напротив нее. Между ними потрескивал костер, на лепешках навоза трепетали короткие, нервные язычки пламени странного зеленоватого оттенка.

— Я слушаю, — сказала она. — Я хочу знать все.

Он рассказал ей обо всем. О краже паспорта. О первых письмах. Об украденной фотографии. О пакте, заключенном с Реверди. О своем путешествии по «Черной линии», между тропиком Рака и линией экватора.

А потом о тайне черной крови.

Он постарался описать каждую деталь, ведь он до сих пор находился под впечатлением от ритуала убийцы. Разрезы. Мед. Герметично закупоренная комната. И заключительный аккорд.

Хадиджа сидела молча, обхватив руками колени, упершись в них подбородком. Она, не отрываясь, смотрела на бегающие огоньки. В ней чувствовалось что-то, поддерживавшее ее мужество и дававшее ей силы вынести все это. Словно бы это была уже не первая ее битва. Марку на ум пришли «женщины с ящиками» с полотен Дали, скрывающие свои тайны в складках собственного тела. Где спрятан секрет силы Хадиджи?

Он продолжил. И перешел к настоящему. Побег Реверди. Убийство Алена Ван Ема, единственного, кто был связан с Элизабет и адресом почты «до востребования». Ярость убийцы, увидевшего лицо Хадиджи на рекламе духов и роман «Черная кровь» в витринах книжных магазинов. Марк попытался объяснить, что он хотел избежать других катастроф, спасти Венсана, защитить ее саму… Поколебавшись несколько секунд, он рассказал о самом страшном: о смерти фотографа.

Хадиджа содрогнулась, но не отвела глаз от огня. Она не задавала вопросов, но он понял, что в ней что-то рухнуло. Марк говорил дальше. Он не хотел ничего скрывать от нее. Он описал муки Венсана. Фонтаны крови. Вырванные глаза — глаза с одеяла. Растоптанные фотографии Хадиджи. И надпись на стене: «Видеть не значит знать».

И теперь Реверди был где-то здесь, недалеко от амбара.

Движимый одним желанием — отомстить.

Хадиджа по-прежнему молчала. Марк посмотрел на часы. Час ночи. И по-прежнему никто на них не нападает, нет никаких тревожных признаков. Может быть, они обманули его? Он расслабился. Теперь его окутывало тепло. К запаху горелого дерьма привыкнуть можно. И к ожиданию смерти тоже.

—Ты не сказал мне самого главного, — вдруг сказала Хадиджа. — Зачем все это? Зачем эти поиски?

Марк пролепетал несколько слов, пытаясь объяснить свое расследование. Он остановила его:

— Почему ты не рассказываешь мне о Софи? Он подскочил, как будто ему в глаз попала искра:

— Откуда ты знаешь о ней?

— От Венсана.

Он заговорил медленно, усталым голосом. Значит, ей известна главная часть всей истории. Его шепот смешивался с потрескиванием пламени:

— Я два раза сталкивался со смертью. С кровавой смертью. Два раза — это слишком много для нормальной жизни. В первый раз мне было шестнадцать. Мой лучший друг, музыкант, вскрыл себе вены в туалете лицея. Его звали д'Амико. Лучший гитарист, какого я знал. И это я его нашел. Во второй раз это была Софи. Ее… Ну, в общем… Он задохнулся. Хадиджа пощадила его:

— Венсан мне рассказал. Но зачем так реагировать? Зачем идти по следам зла, вместо того, чтобы постараться забыть?

— Эти два случая вызывали у меня влечение к смерти. Смерть меня гипнотизирует. И главное, я хочу знать, хочу понять. Смерть д'Амико не имеет ничего общего с преступной мотивацией, но она стала как бы преамбулой. Преддверием ада. Тело Софи стало апофеозом. Вопрос открытый, как зияющая рана. Как такое возможно? Как человек мог сделать такое? Я воспринял эти события как перст, указующий на меня. Я был выбран, избран для того, чтобы понять исконную природу насилия. И я думаю, что где-то в глубине души я испытываю какие-то угрызения совести.