Черная линия

— Что дает вам такую уверенность?

— А вот я вас спрошу, — сказала он вместо ответа. — Вы помните его последние слова на кассете?

Без малейших колебаний Марк произнес по-французски:

— «Прячься быстрее: папа идет!» Она медленно покачала головой:

— Может быть, это воспоминание. Травма. Или может быть, галлюцинация. Я не получила ответа на этот вопрос. Но кое в чем я уверена. Его защитное поведение включается в момент символического появления отца. Вот главная угроза: личность отца.

Он боится, что эта личность проникнет в него. Он боится стать собственным отцом.

Психиатр выстраивала основные детали, словно складывая головоломку, но не так, как это сделал бы Марк. Он возразил:

— Насколько мне известно, Жак Реверди не знал своего отца. Как же он мог бояться его прихода? Или его влияния?

— Именно это я и хочу сказать: главное — это его отсутствие. Потому что в этом случае образ отца может воплотиться в любом обличье, в любой личности. В этом многообразном присутствии и кроются истоки шизофрении Джека. Он боится стать своим отцом. То есть кем-то или чем-то непонятным. В моменты кризисов все его существо превращается в вопросительный знак, в зияющую пустоту.

Внезапно Марк понял, к чему клонит Норман:

— Вы думаете, что в этих потенциальных образах может быть нечто отрицательное?

— Они непременно отрицательны.

— Они могут быть преступными? Психиатр откинулась на спинку дивана, отодвинувшись от Марка, чтобы лучше видеть его:

— Жак Реверди убежден, что его отец был преступником. Он убивает, когда оказывается не в состоянии защититься от этой уверенности. Когда его не может защитить апноэ. Тогда отец проникает в его тело. Он распространяется по его «я», как яд, попавший в кровь.

— Не понимаю. Вы только что говорили, что убийство, напротив, было защитным ритуалом.

В ее тоне послышалась ирония.

— Все вместе, дорогой мой… — Последние слова она сказала по-французски. — Кровь жертвы нужна Джеку, чтобы укрепить свою крепость, он действует, как ребенок, возводящий песчаные стены против морских волн. Но уже поздно. Волна пришла. Он разрушает все. Его преступные действия — это доказательство того, что «папа» пришел… Каждое его убийство — это сочетание паники и смирения. Мятежа и признания.

Марк задумался. Эти выводы согласовывались с его собственными, пока еще неясными гипотезами. Сейчас он понял другую истину, она становилась очевидной, если вспомнить биографию Реверди. До четырнадцати лет от этой угрозы его защищала собственная мать. Когда она покончила с собой, у подростка, оставшегося совершено неприкрытым, незащищенным, появился навязчивый страх перед образом отца… Он высказал эти предположения своей собеседнице. Психиатр подтвердила:

— О смерти матери тоже можно было бы многое сказать… Это — вторая травма, составляющая суть личности Реверди. Это предательство — ибо Джек считает ее самоубийство предательством — стало искоркой, из которой разгорелось пламя его криминальных наклонностей.

Марка передернуло.

— Вы хотите сказать, что он убивал еще, будучи подростком?

— Нет. Чтобы перейти к преступным действиям, нужно созреть. Это занимает какое-то время. Вы специалист. Вам известны цифры: как правило, серийные убийцы совершают свои первые жуткие «подвиги» лет в двадцать пять. Думаю, что и Джек следовал этой схеме. Отсутствие отца и предательство матери «созревали» в нем, словно опухоль, и постепенно превратили его в хищника. Он убивает и для того, чтобы стать похожим на отца, и для того, чтобы отомстить матери. Он ненавидит женщин. Все они — предательницы. Он хочет видеть, как они истекают кровью.

Это слово напомнило Марку еще об одном факте: Моник Реверди вскрыла себе вены. «Джек» воссоздавал то, самое первое предательство. Он спросил:

— Почему вы его выпустили? Я имею в виду: почему отправили его в обычную тюрьму такого… больного человека?

— Потому что он просил меня об этом. Когда у него прекратились галлюцинации, он только и думал о том, чтобы оказаться среди обычных преступников, не оставаться среди сумасшедших. Я не видела причин отказать ему. В конце концов, жить ему остается несколько недель.

— И вы отпустили его просто так, без лечения, без помощи?

— Почему же? В Канаре он проходит курс лечения, раз в неделю туда ездит один из наших психиатров.