34  

Факса от Оливии все еще не было, и я, поджидая, занялась проверкой кое-кого по своему списку. Вторгшись на территорию средств информации, я решила ее не покидать и воспользоваться испытанным журналистским приемом:

Глава девятая

Не стану вас утомлять описанием дороги. Северная Кольцевая на всем протяжении одинакова, и хоть А-10 может в конце концов привести вас в овеянные романтикой болота Кембриджшира, пока до них доберешься, умрешь со скуки.

Но я умереть все-таки не успела. Вовремя свернув с шоссе, я оказалась на окраине сонного городишки под названием Ходдздон. Хотя дом мадам скорее всего сооружался на машинном масле, вид он имел весьма основательный. Это, по-моему, зовут неогеоргианским стилем — сплошь новенький кирпич, псевдокарнизы, фонари на кронштейнах — словом, все то, что побуждает бравых молодых архитекторов идти на разные крайности, чтобы привлечь внимание к альтернативным проектам. Данному стилю, на мой взгляд, и без того свойственна некая пошловатость китча, но дюжина ярко размалеванных гномиков, расставленных по территории в художественном беспорядке, это уж, извините, выше всякой критики. Бред!

Была уже середина дня, когда я, припарковавшись, направилась по аллее к дому. Погода преобразилась настолько, насколько способна только погода в Англии — после вчерашнего дождя сделалось тепло и безветренно, уже лето наступало на пятки весне. Я позвонила у входа. Тишина. Неудивительно. Можно ли услышать звонок, если в глубине дома как оглашенный воет Рой Орбисон? [6] «Красотка». В данном случае это была не просто песня, а жизненный эталон хозяйки. Я заглянула в окно; громадная гостиная, пустая, только красивый стол и упаковочные ящики для вещей по обеим сторонам.

Я обошла дом и попала в сад. То, что агенты по недвижимости именуют «хорошо ухоженный»: взрослые фруктовые деревья, цветочные клумбы обрамляют лужайку для крокета. Я не самый крупный специалист, у меня цветы в ящиках, но, по счастью, пока ехала, слушала по радио «Вопросы садоводов», и настолько там всех волновало, куда и как сажать, что даже мне невольно бросилась в глаза полоса вскопанной земли вдоль дорожки, где уже должны были быть высажены петунии. Совместим это наблюдение с упаковочными ящиками, и вполне резонно будет умозаключить, что здесь имел место переезд. Учтите, мне за подобную смекалку деньги платят!

Правда, все с собой они не увезли. Живопись осталась. Под высокими широко раскрытыми французскими окнами на лужайке пестрело несколько крупных полотен. Одни были прислонены к ящикам, другие лежали на траве. При ближайшем рассмотрении все они оказались творениями одного художника.

Повернувшись, я уткнулась прямо в семейный портрет. Большой, наверно, дюймов десять на двенадцать: блондинистый муж и рыжая жена сидят на диване, перед ними две девчушки, на вид ровесницы Эми, и все смотрят прямо на меня. Я не великий ценитель живописи, скорее отношусь к типу «мое — не мое», но грубое подражательство опознаю сразу. Художник, не имевший ни таланта, ни мастерства Люсиана Фрейда[7], разделял кое-какие его пристрастия — в особенности к обнаженной натуре, а также к гигантским габаритам.

Не могу сказать, чтобы увиденное соответствовало моему представлению о счастливом семействе. В голову влетело словечко «дисфункциональное» (очередной языковый «паразит» или новый социологический термин?), и я поймала себя на том, что ищу глазами член отца семейства, чтоб выявить признаки неприемлемых отношений. Но когда мне удалось его отыскать, горбатенького слизняка на сморщенном кочанике, он показался мне на удивление мягким, и даже каким-то заброшенным. В памяти всплыли фотографии зада и ляжек миссис Рэнкин «до» и «после». И, должна признаться, я не на шутку встревожилась.

Прочие картины представляли вариации на ту же тему. Иногда попадался иной фон — вместо дивана кухонный стол (стулья под тяжестью сидящих казались подозрительно шаткими и ненадежными) или садовый плед, но состав семейства был неизменным. То же относилось и к выражению лиц. «Смотрите на нас, — казалось, говорили изображенные, — разве мы не вызов обществу?»

— Что вам угодно?

Я обернулась. Она стояла в раме французского окна, освещенная ярким солнцем. Первая моя мысль была: какая маленькая, в мешковатом мужском комбинезоне; нечесаные длинные светлые волосы стянуты грязной лентой. Вторая: какая молодая.

  34  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×