Казак в Аду

– Будь ты проклят, кобель пархатый!

– Проклятый у нас вы. – Тот, кто прикрывался именем и телом Хранителя, медленно развернулся к телевизору и демонстративно покачал пульт на ладони.

– А таки кто вам сказал, что я вся сплю? – нежно улыбнувшись, открыла один глаз притворяющаяся еврейка.

– Э-э, даже не вздумай, дура, – невольно покосившись на ствол винтовки, прошипел нечистый. – Я бессмертен! И стоит мне нажать одну кнопочку, как вы оба перенесётесь на голубой экран, и…

– Ай-ай, какой цорес, всё поняла, учту, совесть имею, хоть и без удовольствия, в вас не палю… Но в телик-то можно?

И прежде, чем знак вопроса на мгновение повис в воздухе, длинная очередь скромного «гадила» в хлам и брызги разнесла чудо японской техники! Не сразу пришедший в себя Хранитель тупо щёлкал пультом, бывший подъесаул беззвучно гоготал, а над расстрелянным телевизором клубился сиреневый дымок и витали зелёные искорки.

– Рахиль, это… спасибо, короче! Я-то думал, что… а ты у меня о-го-го, оказывается! И главное, как про кофе догадалась, а?

– Ой, я вас умоляю! – Отчаянная израильтянка бодро вскочила на резвые ножки. – Да эту химию нас ещё на первых же сборах учили определять на запах! Чашка маленькая, один глоток – и, типа, вырубаемся на корню, как иерусалимская роза, а потом втихую сплёвываем эту мерзость. Я вся училась у вас по системе Станиславского, он был прав, паузу надо держать востро! Недодержал – слил роль, передержал – зритель ушёл до буфета. Как придёте в себя, поаплодируете, сегодня я засрамила саму Сару Бернар! Или какой-то под где-то против?

– Уже который раз эта девчонка путает мне все карты, – задумчиво буркнул себе под нос демон с оранжевыми глазами, надел очки и, тая в воздухе, напомнил: – Но я ещё вернусь. Прощаемся ненадолго…

– Вот сучара позорная, – постарался грознее выругаться всё ещё обездвиженный казак. – Любимая, сколько времени эта дрянь кофейная будет на меня действовать?

– Ещё с час точно, а потом таки можете шевелить пальчиками. Начинать лучше с ног, и не делайте резких движений.

Дочь еврейских родителей встала, потянулась, два раза подпрыгнула и в ритме венского вальса закружилась по маленькой комнатке. Её счастливые карие глаза горели азартом и неуправляемым весельем…

– Ой, мама, как же приятно-таки заставлять дьявола нюхать собственный хвост! Я буквально лучусь хорошим настроением, люблю весь мир и готова каждому насовать подарков. Шо бы мне сделать на вас приятное? Ваня-а… а хотите, я вам стриптиз спляшу? Вам станет не так скучно лежать без дела… Ловите мелодию!

Взявшись за ствол винтовки, как за шест, и томно полуприкрыв очи, нежная искусительница плавно покачивалась, намурлыкивая себе под нос нечто легкомысленно-французское. Всю ту гамму чувств, вложенную багряным молодым человеком в одно-единственное слово, передать грамматически невозможно, эмоции вложите сами. У меня не получилось… Рискнёте?

– Ра-хи-и-иль!?!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

О том, что на деле вся разница между сказкой и ложью – в неуловимом искусстве создавать намёк…

Мне всегда было интересно, как именно эти двое выстраивали для себя фундаментальные понятия религии, любви и веры в целостную линию взаимопонимания. Ну, допустим, религию как таковую они оба в расчёт не брали. Он – православный, она – иудейка, обозначили и забыли, всё. С любовью тоже как-то более-менее гладко: он сказал, что любит её, она – его, а вот как насчёт веры?

Нет, речь не о доверии друг другу, и не о вере в светлое будущее, законный брак, венчание по всем традициям или тихое гражданское сожительство, не это важно. Если люди готовы жить вместе, то столь ли уж принципиально, на основе какого законодательства они это делают? Мне кажется, проблема в том, что между верой и любовью лежит огромная пропасть…

Вера не нуждается в доказательствах, любовь требует их ежедневно. Вера слепа, любовь же вопреки устоявшемуся мнению скорее склонна на многое закрывать глаза. Вера приходит благодаря чему-то, любовь – вопреки всему! Быть может, именно поэтому Бог – всё-таки любовь, а не вера, и уж тем более не религия…

Спали почти в обнимку. Разумеется, одетые, единственно что заботливая еврейка стянула сапоги со стеснительного подъесаула и даже укрыла его ковриком для вытирания ног. Сама Рахиль, хоть и притулилась казаку под бок, всё же крепче прижималась к дорогому «галилу», чем к любимому мужчине.