Это дикое сердце

— Ты что, хочешь сжечь это одеяло? Кортни быстро обернулась:

— Что?

— Ты смотришь на него таким испепеляющим взглядом.

— Я… мне приснился плохой сон.

— После вчерашнего это неудивительно.

Чандос сидел на корточках у костра, держа в руке оловянную кружку с кофе. Он уже побрился и оделся, нацепил даже свою широкополую шляпу для верховой езды. Он приготовился к отъезду, но, очевидно, решил дать ей выспаться. Сон и в самом деле был необходим Кортни.

— Если ты не слишком торопишься, может, нальешь мне кофе? — спросила Кортни, поднимаясь и складывая постель. Тут только она поняла, что легла вчера спать не раздевшись. — Господи, я, наверное, рехнулась, — пробормотала она, ощупывая все еще непросохшую одежду.

— Возможно, это была запоздалая реакция, — предположил Чандос.

— Реакция? — Кортни стрельнула в него глазами. — Но ты-то знал! Почему же не напомнил мне?

— Я напомнил. Ты сказала мне «большое спасибо», легла и заснула.

Кортни отвернулась, представив, какой дурой она ему показалась, когда улеглась спать в мокрой одежде. А все из-за того, что Чандос вдруг захотел ее! Конечно, дура.

— Мне… надо переодеться, — сказала она и поспешно ушла.

Но на этом ее неприятности не закончились. Вчера вечером она так быстро собиралась, что, не подумав, сунула мокрую одежду в саквояж, и теперь все вещи отсырели.

Кортни глянула через плечо на Чандоса, потом опять в саквояж.

— Чандос, я… я…

— Что там еще стряслось. Кошачьи Глазки? Она опять посмотрела на него и выпалила:

— Мне нечего надеть.

— Нечего?

— Нечего. Я… положила в саквояж мокрые вещи и… забыла их оттуда вытащить и просушить.

— С просушкой придется подождать до вечера. А твои брюки тоже мокрые?

Он подошел к ней и заглянул в саквояж.

— Нет, сухие. Я убрала их в седельную сумку.

— Ну что ж, тогда надевай их.

— Но я думала…

— Ничего не поделаешь. Погоди, я дам тебе одну из своих рубашек.

Удивительно, но Чандос, казалось, совсем не рассердился. Через секунду он бросил ей кремовую рубашку из мягчайшей оленьей кожи. Вся беда заключалась в том, что рубашка была не на пуговицах, а на шнуровке, а у Кортни не было сухой сорочки, чтобы надеть под нее.

— Не хмурься, Кошачьи Глазки, все равно ничего другого нет: все остальные мои вещи надо стирать.

— Да нет, ничего… Я с удовольствием постираю тебе.

— Нет, — резко бросил Чандос. — Это делаю я сам.

Вот теперь он рассердился. О Боже! Вытащив из сумки брюки, Кортни пошла в кусты. Что за ужасный человек! Она только хотела помочь, а он так вскинулся, словно она в жены ему набивалась.

Через пять минут Кортни вышла на поляну. Лицо ее пылало от злости на Чандоса и от смущения за свой костюм. Рубашка Чандоса оказалась ей слишком длинна — намного ниже бедер, и она не могла заправить ее в брюки. А треугольный вырез на шнуровке, который ему доходил только до середины груди, у нее достигал пупка. Но хуже всего были шнурки из грубой сыромятной кожи. Она никак не могла затянуть их туго. Кортни старалась изо всех сил, но так и не справилась с этим.

Кортни поворачивалась спиной к Чандосу, а подойдя к костру за кофе, прикрыла грудь шляпой. Только раз она взглянула на него, и этот взгляд предупреждал: «Только посмей что-нибудь сказать!» Но Чандос не только молчал, но и вообще не смотрел на нее.

Чтобы справиться со смущением, Кортни начала подыскивать безопасную тему для разговора, и тут взгляд ее упал на чужую кобылу, которая паслась вместе с их тремя лошадьми.

— Не слишком ли ты сурово обошелся с этим Траском, заставив его возвращаться в Канзас пешком?

Эти слова вызвали непредвиденную реакцию. Чандос уставился на нее голубыми, холодными как лед глазами, и Кортни сочувствовала, что он на грани бешенства.

— Ты не знаешь, в чем он виноват, леди. Как же ты можешь судить о том, чего он заслуживает?

— А ты точно знаешь, что он виноват?

— Да.

— В чем?

— В изнасилованиях и в зверских убийствах мужчин, женщин и детей.

— Боже мой! — Кортни побледнела. — Если ты знал все это, почему же сразу не убил его?

Ничего не ответив, Чандос встал и пошел к лошадям.

— Прости, — бросила Кортни ему вдогонку. Услышал ли он?

"Господи, вечно мне приходится за что-то перед ним извиняться! Не лучше ли сразу попридержать язык?» — подумала она.

Зачем думать об этом Дэйре Траске? Его надо вздернуть на виселицу и четвертовать, как поступают в цивилизованных странах с теми, кто совершил тяжкие преступления. Ладно, хватит об этом!