Маргарет снова сдержала смех, в полной уверенности, что остальным до смерти не хочется говорить с Себастьяном, особенно если учесть их первоначальную реакцию. Но ее ждал сюрприз. Непринужденный разговор с Альбертой несколько снизил общее напряжение, и весь следующий час пожелания звучали достаточно искренне. Только Сесил и его невеста ни словом с ними не обмолвились, а у Альберты хватило ума не подводить к ним «новобрачных». И вообще она скоро оставила парочку.
— Слава Богу, хоть с этим покончено, — пробормотал Себастьян.
Маргарет вполне разделала его мнение, хотя вслух заметила:
— Все идет куда лучше, чем я ожидала.
— Похоже, я прошел испытание, — сухо заметил Себастьян.
Она взглянула на него и снова поразилась, до чего же он красив.
— Совершенно верно. Всякий может подумать, что ты не какой-то Ворон, а истинный Себастьян Таунсенд!
Он даже не закатил глаза, но ей показалось, что прежний Себастьян действительно вернулся. И тут веселье мигом испарилось, и перед ней предстал угрюмый, жесткий человек, которого в Европе знали как Ворона.
— Осталась еще одна, последняя обязанность. Долг, который я должен выполнить.
Маргарет оцепенела. Он смотрел на Сесила!
Даже не стоило спрашивать, что он имеет в виду. Нужно немедленно его отговорить! Вряд ли беседа будет приятной для обоих мужчин.
Но слово «долг» не давало ей открыть рта.
— Пойду выпью пунша, — робко заметила она, — или тебе нужно подкрепление?
— Сомневаюсь, что твое присутствие облегчит ситуацию. Сесил — человек прямой и говорит, что думает.
— Тогда будем надеяться, что он сделает это, не повысив голоса, — кивнула Маргарет.
Глава 44
Себастьян узнал стоявшую рядом с Сесилом женщину. Возраст пощадил герцогиню Фельбург: она по-прежнему весьма походила на ту, что была изображена на показанной ему миниатюре, написанной более двадцати лет назад.
До чего же глупо с ее стороны пользоваться титулом в стране, где она ищет убежища от мстительного герцога! И еще более глупо собираться замуж за англичанина, уже имея мужа! Интересно, знает ли Сесил? Нет, разумеется, нет, иначе не просил бы даму выйти за него замуж!
— Сесил!
Отец Джайлза обернулся и рассерженно побагровел при виде Себастьяна.
— Ты смеешь заговаривать со мной?! Мое присутствие здесь еще не означает, что я должен терпеть твое! Убирайся!
Себастьян был готов к этому. Реакция Сесила его не удивила.
Но прежде чем он успел ответить, женщина, стоявшая рядом с Джайлзом, тихо попросила:
— Сесил, прошу, не устраивайте сцен. Меня здесь едва знают и вряд ли примут, если мое имя будет связано со скандалом.
Сесил погладил невесту по руке, лежавшей на его рукаве, и ободряюще, улыбнулся. Очевидно было, что он приехал на праздник только по ее просьбе.
— Я всегда помню об этом, дорогая, — заверил он. — Но если вы дадите мне минуту…
— Леди, я попросил бы вас остаться, — перебил Себастьян. — У меня новости, которые вы, наверное, хотели бы услышать. Но сначала… мне очень жаль, Сесил. Никто не жалеет о смерти Джайлза больше меня.
— Не смей! — задохнулся Сесил. — Я вернулся домой и узнал, что сын погиб и уже лежит в могиле! А ты…
— Это была роковая случайность! — воскликнул Себастьян. — Неужели вы способны вообразить, будто я хотел с ним расправиться? Я приехал на дуэль с намерением выстрелить в воздух и вручив себя судьбе. Если он был достаточно сердит, чтобы убить меня, я не стал бы уклоняться от пули. Но он выстрелил, ранив меня, и моя рука дернулась как раз в тот момент, когда я спускал курок. Господи, неужели никто не рассказывал вам о том, что случилось на самом деле?
— Разве это вернет его к жизни? — парировал Сесил. — Он был моим единственным сыном!
Несмотря на столь патетическое заявление, в его глазах не было ни следа скорби. Только гнев. Но именно эти слова с новой силой вернули прежнюю боль. В этот момент сердце Себастьяна словно разорвалось.
— Он был моим лучшим другом! Сколько раз я должен умирать из-за потаскухи, на которой он женился?!
— Пожалуйста! — снова взмолилась герцогиня.
Она была права: они привлекали внимание окружающих. Давно уже Себастьян не терял самообладания до такой степени, как сегодня! Он в жизни не показал окружающим, как ему больно! Нечеловеческим усилием воли он загнал эту боль в самую глубину души за железный панцирь, где прятал свои эмоции.