Люби меня вечно

Надев рубашку, Кимберли смутилась, увидев, насколько обнажена, и поспешно потянулась за пеньюаром… и тут обнаружила, что он не похож на те, что были у нее прежде. Рукава были длинные, сзади он свободно падал, струился, но впереди было абсолютно нечем запахнуться. Впрочем, было дюйма по два отделки из черного кружева, которого хватало как раз на то, чтобы прикрыть лямочки рубашки, подчеркнуть глубокое декольте и сбежать вниз, к подолу.

Это был полупеньюар, нечто вроде накидки с рукавами, рассчитанный на то, чтобы выгодно продемонстрировать рубашку, а не прятать ее. Кимберли ужаснулась при мысли, что она будет ужинать с Лахланом в таком одеянии.

Она недоверчиво качала головой, когда одна из служанок проговорила:

— Надеюсь, вам понравилось, леди Кимберли. Ее светлость очень огорчится, если это не так.

Кимберли с удовольствием прикончила бы девицу. Конечно, теперь она не могла снять этот наряд! Она даже не сможет воспользоваться предлогом, будто боится в нем замерзнуть, потому что в комнате ярко пылал камин и было необыкновенно тепло.

Джин, Господь ее благослови, предложила ей надеть камею. Да все что угодно, лишь бы еще прикрыть хоть небольшой участок тела! Но этого все равно было мало: грудь, казалось, вырывалась из выреза. Кимберли решила, что она не чувствовала бы себя более обнаженной, даже если бы на ней вообще ничего не было. Она твердо решила найти какую-нибудь другую одежду, как только служанки уйдут из комнаты. И она бы это сделала, не приди Лахлан раньше.

Камея не помогла; напротив, она привлекла взгляд Лахлана к вырезу, и Кимберли чуть не сгорела от стыда, потому что он, похоже, тоже был шокирован, или по крайней мере настолько удивлен, что резко оборвал свое замечание по поводу манящего аромата еды. Он не стал деликатно отводить взгляд, а просто уставился на ее грудь и не отрывал глаз, пока одна из служанок не кашлянула. Тогда он тоже покраснел.

Но тут на помощь пришло его обаяние: он моментально постарался снять напряжение, заговорив о том, как они ехали, объяснив, какую дорогу он выбрал на следующий день, упомянув о коттедже со словами, что больше не станет удивляться щедрости герцога. Он даже признался, как его изумило поведение Девлина, когда тот извинился за то, что не верил рассказу Лахлана о похищенном наследстве.

За разговором Кимберли забыла о своем смелом вырезе. Они уже заканчивали ужин, и служанки незаметно удалились. И вот тут ее одолели сомнения.

Почему она уверена, что у них будет брачная ночь? То, что они вместе ужинают в спальне, еще не значит, что они лягут в одну постель. Женившись на ней, Лахлан выполнил свой долг. Что, если он не собирается дальше играть роль ее мужа? Что, если рассчитывает на такой же безрадостный союз, какой был у ее родителей? Кимберли будет нелегко притворяться, будто их брак идеален.

Лахлан вдруг резко встал, отбросил салфетку и, обойдя стол, взял ее за руку; она вышла из тревожной задумчивости.

— Что?.. — только и успела произнести она, прежде чем он подвел ее к постели. Он взял ее лицо в ладони и прижался к губам в таком обжигающем поцелуе, что у нее подогнулись колени, и она приникла к нему.

Застонав, он проговорил, не отрываясь от ее губ:

— Не знаю, как мне удалось столько времени держаться. Так бы и вышвырнул этих чертовых служанок за дверь. Так бы и перелез через стол и съел тебя, а не этот чертов ужин. Если ты еще раз наденешь такой наряд, я за себя не отвечаю. Знаешь что, Ким? Меня не надо соблазнять, я и так все время тебя хочу.

Слова звучали гневно, но пальцы тем временем с необыкновенной нежностью ласкали шею, плечи; пеньюар соскользнул вниз. Увидев ее в рубашке, он уже не мог сдерживаться!

— У меня на сегодня были планы, милочка. Я хотел любить тебя медленно, заставить тебя испытать такое же желание, какое мучило меня уже много недель. Хотел, чтобы ты умоляла меня любить тебя. Теперь я тебя умоляю.

Он упал перед нею на колени, обхватив руками ее ноги, прижавшись губами к ее животу. У Кимберли перехватило дыхание. Ей казалось, она вот-вот упадет.

— Умоляешь… о чем? — едва выговорила она, сама удивляясь тому, что еще не потеряла дара речи, — Чтобы ты меня простила — потому что я не могу ждать, я должен любить тебя сейчас, сию минуту. Иначе я умру, клянусь.

Положив руки ему на голову, она нежно прошептала:

— Я не хочу так быстро овдоветь, Лахлан Макгрегор. Он поднял к ней лицо — на нем расцвела улыбка, прекрасная, трогательная! Он не шутил, говоря о своем неудержимом желании. Он встал, поднял ее, одним движением положил на постель и тут же оказался над ней. Не успела она и глазом моргнуть, как его язык ворвался в ее рот, а его меч глубоко погрузился в ее долгожданное тепло.