Бесприютный

– Это одна и та же? – крикнул он.

– Что? – не расслышал старик.

– Модель всегда одна и та же?

– Все женщины одинаковы!

– Ну да…

– Хотите посмотреть? – спросил старик, не отрываясь от работы.

Марк кивнул, и старик сделал знак не стесняться и заходить. Потом выкрикнул свое имя – Пьер Клермон, а Марк крикнул свое. Он побродил по мастерской, рассмотрел лица статуэток поближе. Они были все разные, и каждая отличалась грубым реализмом. На столах валялись десятки женских фотографий, вырезки из журналов, увеличенные, обведенные карандашом. Внезапно наступила тишина, и Марк повернулся к старику, тот бросил свой станок и теперь почесывал грудь, заросшую седыми волосами. Другой рукой он держал за ногу статуэтку.

– Вы делаете только женщин? – спросил Марк.

– А разве есть что-то другое? Тогда предложите. Что другое можно делать?

Марк пожал плечами.

– А что еще делать? – повторил старик. – Корабли? Церкви? Деревья? Фрукты? Материю? Облака? Лесных косуль? Все это женщины, так или иначе. И вы не станете отрицать, если хоть в чем-то разбираетесь. Терпеть не могу всякие там аллегории. Лучше уж сразу делать женщин.

– Ясно, – кивнул Марк.

– Вы разбираетесь в скульптуре?

– Не сказал бы.

Старик покачал головой, достал сигарету из кармана рубашки и закурил.

– С вашей работой вам и правда не до искусства.

– С моей работой? – удивился Марк, присаживаясь.

– Сигарету хотите?

– Да, спасибо.

– Я полицию имею в виду и тому подобное. Никакой поэзии.

«Великолепно», – сказал про себя Марк и подумал об арендных договорах тринадцатого века, которые ждали его дома на столе. И какого черта он здесь забыл в этом колючем костюме, чего надрываться тут с этим старым грубоватым жизнелюбцем. Ах да, все это ради Марты. И ее питомца.

– Вы-то, – продолжал старик, – небось только мертвыми женщинами интересуетесь? Нездоровые у вас интересы.

«Вот именно», – подумал Марк. Он занимался миллионами мертвецов. Старик перестал чесаться и теперь машинально поглаживал статуэтку по бедру. Он водил по дереву морщинистым пальцем, и Марк отвернулся.

– Вот, скажите на милость, зачем вам понадобилось ворошить эту жуткую драму в институте? – снова заговорил старик. – Заняться вам, что ли, нечем?

– А вы знаете, зачем мы пришли?

– Поль мне вчера сказал.

Клермон выплюнул табачные крошки на пол в знак неодобрения и снова занялся бедром статуэтки.

– А вы против? – спросил Марк.

– Поль очень любил эту Николь, ту женщину, что умерла. Несколько лет не мог в себя прийти. И вот в один прекрасный день вы являетесь и начинаете все сначала. Но легавые все такие: на других плевать, все разворошат. Шило в заднице у вас, да? Вечно шум да драка! Как стая рыжих муравьев! И ради чего? Никогда вы не найдете тех двоих!

– Кто знает… – вяло проговорил Марк.

– Если тогда не нашли, сейчас и подавно не найдут, – отрезал Клермон. – Нечего прошлое ворошить.

Он потянулся через стол, привстав с табурета, ухватил за плечо одну статуэтку и с грохотом поставил ее на стол перед Марком.

– Вот она, бедняжка, – сказал он. – Я даже в бронзе ее отлил, чтобы жила вечно.

В это время в мастерскую вошел Луи, представился и пожал руку скульптору.

– Ваш коллега, – без обиняков начал Клермон, – не много понимает в искусстве. Не знаю, может, и вы такой же, тогда мне вас жаль.

– Вандузлер – эксперт, – улыбнулся Луи. – Его дело – сексуальные отклонения, а при такой работе не помечтаешь. Таких специалистов, как он, еще поискать.

Марк мрачно взглянул на Немца.

– А, сексуальные отклонения? – медленно выговорил Клермон. – Поэтому вы и пришли ко мне? И что там варится в вашей экспертной башке? А? Думаете, старый Клермон весь день лапает девочек и у него не все дома, значит, он маньяк?

Марк покачал головой, глядя на палец, гладивший деревянную ножку. Луи взглянул на лицо статуэтки у ног Клермона.

– Вы о ней говорили? – спросил он.

– Да, – ответил старик, – это та, что вам нужна, женщина из института, Николь Бердо.

Луи осторожно приподнял за руки коленопреклоненную женскую фигуру.

– Она здесь похожа?

– Да нет такого скульптора, у кого вышло бы так похоже. Кого угодно из наших спросите. Даже уши ее.

«Увы», – подумал Марк.

– Это сделано при ее жизни?

– Нет, – сказал старик, закуривая новую сигарету. – Я ее после смерти сделал по фотографиям в газетах. Но это она самая. Поль ее терпеть не может, так похожа. Орал на меня как сумасшедший, когда увидел. Потому я ее и прячу. Он думает, я ее выбросил.