— Не буду-у-у!
— Ребенок совершенно не умеет себя вести! — вышел из себя Антонов. — Закрой рот!
— А-а-а!
— Сейчас ремень возьму, — пригрозил дед.
— У-у-у!
— Китти, — ласково сказала Анна, — если ты сейчас замолчишь, я куплю тебе косметику.
Воцарилась тишина.
— «Принцессу»? — поинтересовалась спустя мгновение Китти.
— Да, — кивнула Анна. — Ты же давно о ней мечтала!
— А что именно?
— Все, что захочешь.
— Ага, — разом забыла о капризах Китти, — запоминай. Мне нужен блеск для губ, помада разная, тени, душистая вода, шампунь, гель для душа, крем…
— Если быстро и молча съешь капусту, — мягко улыбнулась Анна, — получишь еще и лак для ногтей от «Принцессы».
— Вау! — заорала Китти и схватила вилку.
— Отвратительно! — прохрипел Антонов. — Ничему не учат ребенка. Его не наказывают, а покупают хорошее поведение. Это омерзительно. И еще раз доказывает правильность моего решения! Гувернантку нужно выгнать вон! Прямо сейчас!
— Папа, — голосом учительницы подхватила Лана, — не следует принимать решение сгоряча. Мы, кстати, до сих пор не можем найти человека, чтобы гулять с Белочкой. Уже месяц объявление висит, никто не приходит.
Антонов вскочил, швырнул об пол бокал и взвизгнул:
— Молчать! Кто в доме хозяин?!
— Ты, дорогой, — спокойно ответила Анна.
— Не сметь спорить!!!
— Конечно, папа, — прозвучал хор голосов, — не волнуйся!
— Мерзавцы! — затопал ногами по осколкам Михаил Петрович. — Сволочи!
Члены семьи с самым равнодушным видом уткнулись в тарелки и чашки.
Неожиданно мне стало жаль мужчину. Не знаю, как вы, а лично я начинаю лишь сильнее заводиться, когда в ответ на свои восклицания слышу спокойное: «Лампа, не дергайся». Намного лучше, если противоположная сторона с радостью поддерживает истерику. Можно поорать друг на друга, и тогда быстро успокаиваешься. Равнодушное выражение на лицах домашних в момент ссоры является для меня крайним раздражителем.
— Выгнать сию секунду! — кричал совершенно красный Антонов.
— Успокойся, папа, — мрачно протянул Костя, — у тебя давление подскочит.
Я быстро встала.
— Михаил Петрович, пойдемте, я покажу семейный альбом, специально привезла его с собой.
Неожиданно краснота с лица хозяина дома исчезла.
— С удовольствием погляжу фото, — мирно ответил он. — Возьми с собой воды!
Я схватила со стола бутылку минералки и побежала за «дядей».
Глава 7
Кабинет Антонова выглядел шикарно: просторная комната, обставленная очень дорогой мебелью из цельного массива. Страшно представить, сколько может стоить даже одно из шести кресел, расставленных по пятидесятиметровому пространству. Похоже, они сделаны из красного дерева и обиты антикварной гобеленовой тканью.
Михаил Петрович рухнул на софу.
— Сейчас, подожди, сделаю один звонок, — с этими словами он достал из кармана мобильный телефон и набрал какой-то номер. Но так и не дождавшись ответа, убрал сотовый снова в каман.
— Они меня до смерти доведут.
— У вас просто несовпадение темпераментов, — попробовала я успокоить Антонова.
— Нет, хамят нарочно! — еще в запале воскликнул Михаил Петрович. — Вот всегда так: начинаю справедливые замечания делать, а они спорят. Безобразие! Не уважают! Ни в грош не ставят!
— И дети, и жена вас очень любят, поэтому и не желают ввязываться в конфликт, берегут ваши нервы, — попыталась я успокоить «папеньку».
Но тот вдруг снова побагровел и, сильно толкнув стоящий возле диванчика столик, заорал:
— Не сметь со мной спорить! Я всегда прав.
Я вздохнула. Ну вот, опять. Кстати, хотите дружеский совет? Если встретились с неуправляемо гневливым человеком, не бойтесь. Как правило, такие люди подобны петардам: загорелись, взорвались и погасли. Намного хуже те, которые тихо тлеют яростью, прикрывшись улыбочкой. Вот от женщин типа Анны или Киры жди ножа в спину. А еще «фейерверк» легко утихомирить, если быстро перевести разговор на какую-нибудь малозначительную тему.
— Кто такая Белочка? — живо поинтересовалась я.
Михаил Петрович шумно выдохнул воздух.
— Собака. Ее завела Аня. На мой взгляд, совершенно ненужная забава, но жене захотелось, и я спорить не стал. Правда, считаю, что животные не должны жить в доме, их место на улице.
— Ой, — воскликнула я, — а где же песик?