Канкан на поминках

– А-а-а-а…

Испугавшись, я подскочила и крикнула:

– Что случилось?

Но в квартире стояла ровная тишина, домашние мирно посапывали в разной тональности: Лизавета тоненько, а Кирюшка более густо, в эти мирные звуки органично вливались похрапывание собак и легкие вздохи, доносившиеся из комнаты, занятой Ксюшей.

Я откинулась на подушку, небось почудилось.

– А-а-а-а-а… – донеслось с улицы, – помогите, убивают!

Я бросилась на балкон. Крики доносились из квартиры, расположенной внизу, под нашей. Там живет милая и очень обеспеченная старушка Элеонора Евгеньевна. В прошлом дама была певицей и с успехом выступала в театре оперетты. Узнав, что я по образованию арфистка, Элеонора Евгеньевна стала считать меня за свою и иногда приходила попить чайку, по-соседски, в халате. Хотя тут я сказала неправду. В халате ее как раз никто не видел. Милейшая дама всегда прекрасно одета, изысканно причесана, а ее губы и щеки имеют приятный розовый цвет. Однажды я не утерпела и спросила:

– Элеонора Евгеньевна, вы всегда так сидите дома, при всем параде?

– Дорогая, – улыбнулась певица, – это молодость может позволить себе шляться по квартире в грязной футболке, с всклокоченной головой. Если тебе за тридцать лет, ты прекрасна всегда, но дама, скажем, э… за сорок, обязана тщательно следить за собой, иначе есть риск превратиться в неряшливую старуху. В старости вообще, чтобы не казаться жалкой, нужно хорошо одеваться, дорого и носить украшения…

Чего-чего, а последних у соседки хватает. Серьги, кольца, броши, браслеты, причем один, вызывая шквал косых взглядов, она носит на щиколотке. Кстати, квартира ее похожа на музей. Повсюду картины, некоторые очень дорогие, элегантная посуда, хрусталь, бронза, старинная мебель… Не так давно, на 80-летие, сын подарил ей роскошный музыкальный центр, и Элеонора наслаждается теперь лазерными дисками… Так что в ее квартире есть чем поживиться вору.

– Спасите, – несся вопль, – убивают…

Значит, к старухе проник бандит! Потеряв по дороге тапки, я ринулась к телефону. Срочно нужно вызвать милицию, а потом бежать вниз. Ну где же трубка? Взгляд упал на нечто, напоминающее старомодный выключатель. Тревожная кнопка! Я ткнула в нее пальцем, надеюсь, сейчас приедет патруль!

В то же мгновение раздался звонок в дверь. Ничего себе, оперативность! Они что, сидели у подъезда? Не глянув в «глазок», я распахнула дверь и заорала от ужаса:

– Мамочка!

На пороге, покачиваясь, стояла Элеонора, но в каком виде! Ее руки и лицо покрывали длинные, тонкие порезы, из которых сочилась кровь, ночная рубашка из нежного, дорогого батиста была изодрана в клочья, волосы стояли дыбом, но в ушах висели бриллиантовые подвески, а залитые алой жидкостью пальцы унизывали кольца.

– Что случилось? – завопили дети, выскакивая в коридор.

Из дальней комнаты высунулась встревоженная Ксюша.

– Убивают, – прошептала Элеонора, – бритвы…

– Кто, кто?

– Там, – ткнула соседка пальцем вниз, – в квартире.

Она закатила глаза и стала медленно съезжать по стене. Кирюшка подхватил ее под мышки, Ксюша, бросившись на помощь, подставила стул. Мы с Лизой стояли в растерянности, не понимая, что делать. Тут с лестничной клетки послышался звук приехавшего лифта. Влетевшие милиционеры, увидев окровавленную старушку, присвистнули, и один грозно поинтересовался:

– Что здесь произошло, граждане?

– Это наша соседка снизу. – Я принялась бестолково объяснять ситуацию: – На нее напал бандит, изрезал бритвой, вроде она его закрыла в квартире и как-то ухитрилась убежать.

– Вы, Сережка и Ленька, вниз, Константин – в подъезд, и вызовите «Скорую», – приказал самый старший.

Я ринулась вместе с милиционерами, прихватив на всякий случай швабру. Но в квартиру Элеоноры ни меня, ни нервно подпрыгивающих детей не пустили. Несколько минут мы переминались у порога, тревожно вслушиваясь в то, что происходило за дверью, обитой красивой лакированной кожей. Но на лестницу не доносилось ни звука. Наконец один из патрульных вышел.

– Что? – кинулись мы к нему гуртом. – Поймали негодяя?

– Ушел, – вздохнул парень, – никого в квартире, только кошка, вон, смотрите…

Он распахнул дверь: в прихожей, под стулом, сжавшись в тугой комок, сидела угольно-черная киска. Зеленые глаза испуганного животного горели злобным огнем, шерсть торчала дыбом, и весь вид без слов говорил – не подходи, растерзаю!