Брачный контракт кентавра

– А за что арестовали отца Иоанна? – выпалила я.

Евдокия перекрестилась, и на ее лице впервые за время нашей беседы появилось искреннее удивление.

– Святые угодники, откуда вы взяли такую глупость? Отец Иоанн давно умер, уж десять лет прошло!

– У церковных ворот сидит старушка, – ответила я, – она мне и рассказала.

Евдокия горестно вздохнула.

– А, Алевтина Михайловна. У нее голова не в порядке. Живет вместе с сестрой, Надеждой Михайловной, та при отце Иоанне экономкой состояла. Надя гневливая, из себя по пустякам выходит, а еще у нее расчет был. Ладно, сплетничать грех… После кончины батюшки Надежда торговлей занялась, сейчас ларек на стации держит и за старшей сестрой приглядывает, а той в больной мозг видения лезут. Надо же такое придумать – отца Иоанна арестовали… Батюшка был святой! Это была его идея приют здесь организовать.

– Странная трансформация – из церковной служительницы во владельца торговой точки, – удивилась я. – Да и возраст у Надежды Михайловны небось не юный.

– Ей всего шестьдесят, – не теряя хладнокровия, заявила Евдокия. – По нынешним временам это не возраст, некоторые даже замуж выходят. Хотя Наде сходить под венец так и не удалось. А винила она в своей неудачной женской судьбе Привалову. Крепко ее ненавидела!

– Татьяну? – уцепилась я за конец тоненькой ниточки. – Что же у них было общего?

Евдокия стиснула губы. Видно было, что она в замешательстве – обронила, сама того не желая, обрывок сплетни.

– Простите… – в комнату вошла женщина, одетая в платье цвета шубки молодой мыши. – Евдокия Семеновна, там молоко привезли. Сами расплатитесь или мне доверите?

– Сама бидоны приму, – хозяйка приюта обрадовалась поводу прекратить беседу, – вот только гостью к воротам провожу.

Мы молча дошли до двери.

– Спасибо за помощь, – язвительно проронила я, выходя на крыльцо.

– Вроде я ничего не сделала, – равнодушно вымолвила Евдокия.

– И тем самым помогли настоящему убийце, – сердито сказала я, – человеку, который убил Мишу и свалил преступление на Татьяну. Он теперь, после того как почти до смерти избил Привалову, спокойно сидит у телевизора, а Таня, может, и не выживет. Повезло бедной девушке!

Евдокия опустила глаза в пол.

– Прощайте, доброго вам пути.

– А вам душевного спокойствия в момент очередной молитвы, – пожелала я и вышла на улицу.

– Евлампия… – тихо окликнула меня Евдокия.

Я обернулась.

– Да?

– Татьяна хороший человек, – еле слышно произнесла Евдокия, – она не могла никого убить. Не видела я в ней озлобленности и ярости темной не ощущала.

– Вы что-то знаете! – обрадовалась я. – Расскажите, пожалуйста.

Евдокия привычно поправила платок.

– Сплетен не люблю, люди дурное болтают и врут много. Небось вы к Надежде собрались?

– Угадали, – подтвердила я.

– От нее вы лишь ругань услышите, – посетовала Евдокия. – Ни слова правды не скажет, ненавидела она Ирину! Ох, как злобилась, по сию пору ее имени слышать не может.

– Почему? – оживилась я.

Евдокия неожиданно вынула из кармана платья дешевый мобильный.

– Ступайте на улицу Весеннюю, в двенадцатый дом. Там живет Серафима Буравкина. Позвоню ей, предупрежу, что придете. Фиме можно говорить, а меня положение молчать обязывает.

Не веря своей удаче, я, спрашивая у редких прохожих дорогу, поторопилась в центр Казакова и без всяких приключений добралась до небольшого, покосившегося на один бок дома из темных, почти черных бревен.

– Не скребись, входи смело! – закричали из глубины избы, когда я постучала в щелястую дверь. – Туфли скинь и ступай без стеснения.

Серафима могла служить примером для многих хозяек. В отличие от неряхи Тамары Макеевой, у которой даже гадальные карты были покрыты слоем грязи, Буравкина содержала дом в идеальной чистоте.

– Звонила мне Евдокия, – объявила старушка, – велела тебе кой-чего рассказать. Меня зови бабой Симой. Ты Евлампия?

Я кивнула.

– Танькой Приваловой интересуешься? – сразу приступила к сути вопроса бабушка. – Хорошая девочка, да родители ей достались неладные. Ирка без головы жила. Такое учудила!

– Что именно? – не сдержала я любопытства.

Баба Сима нахмурилась.

– Народ болтал разное, а дыма без огня не бывает. Хотя виноватить его нельзя – он тоже человек, не справился с вожделением. Не самый страшный грех, его надо прощать мужикам. Слабые они.

– Пожалуйста, попонятнее, – взмолилась я.