– Я ищу Ларису Осипову, дочь Варвары Михайловны.
– Это я, – напряглась женщина. – Мы знакомы?
В глазах ее почему-то промелькнул страх, над верхней губой появилась цепочка блестящих мелких капель. Я оценила увиденное и решила действовать напролом. Приблизилась к столу и положила на него рабочее удостоверение.
– Разрешите представиться, Евлампия Романова. Но поскольку мы пока будем беседовать без протокола, можете звать меня просто Лампа.
– Лара, – еле-еле выдавила из себя библиотекарша.
– Можно присесть? – спросила я и, не дожидаясь разрешения, опустилась на стул.
– Вы откуда? – попыталась взять себя в руки Лара.
– А вы от кого ждете неприятностей? – нанесла я удар.
– Вот уж глупости, – нервно ответила Осипова и дрожащей рукой поправила стопку потрепанных книг, – у меня все в порядке.
– Вероятно, вы опасаетесь налоговой инспекции? – предположила я. – Скрываете доходы, счет в швейцарском банке?
Лицо Осиповой потеряло напряженность.
– Фу… – выдохнула она. – Право, смешно! В особенности про банк. У меня нет средств даже на то, чтобы крышу починить, всю зиму протекала. Ошибка вышла, Осиповых много, вы не к той приехали.
– Верно подметили, – подхватила я. – Осипова – весьма распространенная фамилия. Но только у вас маму зовут Варварой Михайловной.
– Она умерла, – грустно уточнила Лариса.
– Очень жаль, – покачала я головой. – Мы тут вновь занялись одним старым делом, надеялись, она поможет.
Библиотекарь вздрогнула и поежилась.
– Вам холодно? – заботливо осведомилась я.
– Простыла, вот и знобит, – пробормотала Лариса, накидывая на плечи шаль.
– На улице солнышко светит, прямо лето пришло, – улыбнулась я.
– У нас сыро, топить перестали, – бледнея на глазах, пролепетала Лара. – Вы о каком деле говорите?
– Преступление произошло много лет назад, но сейчас вскрылись новые обстоятельства, – загадочно протянула я. – Вы давно здесь работаете?
– Уже не первый год, – кивнула Осипова.
– Нравится?
– Денег мало платят, – вздохнула библиотекарша. – Зато в Москву ездить не надо и коллектив хороший. Маму здесь все любили, и ко мне, ее дочери, отлично относятся.
– Я слышала, что Варвара Михайловна была добрейшим педагогом, – замурлыкала я.
Лариса махнула рукой.
– И не говорите! Тройки поставить не могла, всех жалела, а дети хитрые, маминым жалостливым характером пользовались. Многие к нам домой прибегали, совета ее просили.
– Таня Привалова к вам заглядывала? – мирно спросила я.
Лариса вздрогнула, словно на нее плеснули кипятком.
– Кто?
– Татьяна Привалова, – повторила я.
– Не слышала о такой женщине, – глупо соврала Осипова.
Я рассмеялась:
– Неужели? Вы прятались в подполе и…
Лариса упала головой на стол и разрыдалась.
– Вы все знаете! Слава богу! Я больше не могу!
Я собиралась закончить фразу словами «и не выходили из укрытия много лет, поэтому не знаете об убийстве мальчика Миши» и на секунду растерялась. Но потом сурово сказала:
– Конечно. Рано или поздно любой секрет становится известен.
– Это все мама… – прошептала Лариса. – Она приказала мне молчать, объяснила: «Виновата Татьяна, ей и отвечать». Вот почему я не поехала в Москву учиться, сижу здесь, со старыми книгами вожусь. Мама… мы… Как вы узнали?
Я положила ногу на ногу.
– Несколько человек, беседуя со мной, абсолютно случайно отметили вскользь, каким добрым человеком была Варвара Михайловна.
– Стопроцентно верно, – зашептала Лариса.
– Осипова обожала детей, всегда становилась на их сторону и завышала им отметки.
– Да. Но не подумайте, что мама брала с родителей деньги! – вдруг ощетинилась Лариса.
– Нет, у меня возникли другие мысли, – перебила я библиотекаршу. – По какой причине Варвара Михайловна дала на суде ужасную характеристику Татьяне? Классная руководительница не нашла для ученицы ни одного доброго слова, сплошь черная краска. Но это никак не вяжется с добротой!
Лариса выпуталась из шали.
– Мама была честной, она говорила, что думала!
– Хотела бы поверить вам, но не получается, – усмехнулась я. – Могу сама ответить на поставленный вопрос. Учительница Осипова специально очернила Татьяну, желая взвалить на ее плечи вину за случившееся и упрятать восемнадцатилетнюю девчонку за решетку. Она понимала: осужденной уголовнице никто не поверит, даже если та будет писать с зоны ходатайства в разные инстанции. Варвара Михайловна, очевидно, была сильно напугана, хотела кого-то спасти. А еще она пребывала в уверенности: Привалова не проговорится, не расскажет правду. Но ведь Таня не виновата, так?