Квазимодо на шпильках

Ирочка, постоянно где-то подрабатывающая, запустила учебу, не ходила на лекции, прогуливала семинарские занятия, и итог оказался плачевен: она завалила экзамен по биологии.

Когда она, рыдая, вышла в коридор, к ней подошла пятикурсница Света и спросила:

– Ваще утонула?

– Ага, – шмыгнула носом Ира, – такой молодой, а гад!

– Кому сдавала?

– Виктору Сергеевичу.

– Это аспирант?

– Да.

– Не повезло тебе, – покачала головой Светка, – хуже всего этим недоделанным кандидатам отвечать! Злобствуют просто дико! Ничего, я тебя сейчас научу, как поступить! Ты езжай к заведующему кафедрой на дом.

– К Семену Кузьмичу? – испугалась Ира.

– Именно.

– Что ты, – замахала руками прогульщица, – мне ему вовек не сдать! Да и вытурит он меня, я все лекции прогуляла.

– Не боись, – усмехнулась Светка, – он классный дядька. Придешь к нему, поплачешь и мигом «пять» получишь. Семен слез не выносит, только езжай обязательно домой, на кафедре у него бабы сидят, профессорши, так они к нему никого не подпускают, жабы.

– А он ко мне приставать не станет? – насторожилась Ира.

Светка расхохоталась:

– Кто? Семен? Да ему сто лет небось стукнуло. Впрочем, говорят, он и в молодые годы никого не тискал, жену любил, умерла она пару лет назад, с тех пор один живет.

Иришка послушалась Светку и приехала к Семену Кузьмичу. Ее неприятно поразила запущенная, грязная квартира. Похоже, профессор не заглядывал в комнаты, жил в кабинете.

Семен Кузьмич встретил двоечницу радушно и провел ее на кухню.

– Садитесь, мой ангел, не плачьте. Ей-богу, такая ерунда! Сейчас выпьете чайку, согреетесь. Кстати, где заварка?

Профессор начал перебирать банки. Но ни чая, ни кофе, ни сахара не нашлось.

– А, – старик хлопнул себя по лбу, – в гостиной, в буфете.

Он вышел, Ира не удержалась и открыла холодильник. Там на полке сиротливо стояла одинокая банка майонеза, больше ничего не было.

Когда Семен Кузьмич вернулся, неся вазочку с твердокаменными карамельками, Ирочка спросила:

– Вы один живете?

Профессор кивнул:

– Да, дружочек, моя супруга скончалась.

– А дети? – продолжала его допрашивать Ира.

– Их не было, – спокойно пояснил он.

– Кто же за вами ухаживает?

Ученый растерянно пробормотал:

– Да никто, а зачем?

– Где же вы едите?

– В институте, в столовой.

– А сегодня, в воскресенье?

– В воскресенье, – эхом повторил Семен Кузьмич, – так мне много не надо, может, вечером пойду в магазин, заодно и чай куплю. Право слово, неохота сейчас брести, холодно очень.

Внезапно Ире стало жаль старика.

– Давайте деньги, – велела она, – сгоняю вам за продуктами.

– Что вы, деточка, – испугался Семен Кузьмич, – я и сам могу.

Ира прищурилась.

– Вы мне доброе дело сделали? Пятерочку просто так поставили? Так я вас отблагодарить хочу!

– Ангел мой, любой на моем месте… – начал профессор.

– Вовсе нет, – перебила его Ира, – знаете, чего ваш Виктор Сергеевич требует? Он «отлично» только на диване ставит.

– Почему? – захлопал глазами профессор. – По-моему, за столом удобнее!

Ира хмыкнула, похоже, наивность Семена Кузьмича просто беспредельна. Да в институте с десяток преподавателей, пользуясь зависимым положением студенток, принимают зачеты «на диване».

– Давайте деньги, – повторила она, – а то на свои куплю!

– Упаси бог! – воскликнул Семен Кузьмич и пошел искать портмоне.

ГЛАВА 5

Ирочка совсем не белоручка, покойная бабушка научила ее готовить. Поэтому она не только забила холодильник Семена Кузьмича йогуртами, сыром, маслом, колбасой, но еще и сварила борщ, навертела котлет и пожарила картошку.

Профессор быстро съел обед и сказал:

– Ангел мой, вы устроили мне праздник. Хотите, покажу вам альбом «Лувр»?

Не дожидаясь ее согласия, он вытащил огромное иллюстрированное издание и, перелистывая страницы, начал рассказывать о картинах.

Неожиданно Ирочка впала в состояние, близкое к трансу. За окнами мела ледяная вьюга, в кабинете было тепло, она, прикрытая шерстяным пледом, пригрелась, словно кошка на батарее. Семен Кузьмич монотонно бормотал о Гогене, в какой-то момент он наклонился к ней и спросил:

– Вам все понятно, душа моя?

Ирочка почувствовала запах мужского одеколона и трубочного табака. Она чуть не зарыдала, точно так пахло от ее погибшего папы, он тоже, как Семен Кузьмич, курил трубку. И еще, она иногда сидела вместе с отцом в одном кресле, и он объяснял ей плохо понятную геометрию.