– Да у Петра Леонидовича, на даче.
– Ага, – кивнула я, – и яблони, и груши, и сливы, и капуста.
– Ах, дорогая Евлампия Андреевна, – Кира неожиданно пришла в бурный восторг, – можно я вас поцелую?
Я терпеть не могу, когда меня трогают посторонние люди. Если в метро кто-то случайно задевает меня локтем, в особенности летом, когда тело не защищает толстая одежда, мне тут же хочется пойти помыться. Поэтому я собралась воскликнуть: «Нет, нет, я, кажется, грипп подхватила, могу заразить вас», но не успела.
Кира Григорьевна с резвостью молодой лошади подскочила ко мне и мгновенно заключила в свои объятия, обдав запахом дешевых духов, и несколько раз чмокнула в щеку.
– Дорогая, милая, любезная Евлампия Андреевна, считайте меня своей подружкой.
С огромным трудом мне удалось вырваться из ее душных объятий. Она явно собралась предпринять еще одну атаку, но тут дверь распахнулась, и появилась сияющая Нина Ивановна.
– А вот и мы, Петр Леонидович, иди сюда!
Кира Григорьевна мгновенно выхватила из сумочки пудреницу и шепотом спросила:
– У меня тушь не осыпалась?
– Чудесно выглядите, – успокоила ее я.
– Ну, Петр Леонидович, – ворчала Нина Ивановна, – не конфузься! Не съедят тебя, право слово, вот ведь скромный какой!
Послышался мерный стук, и в комнату вошел наконец столь долго ожидаемый мной принц.
– Ой, – тихонько выдохнула Кира Григорьевна и выронила пудреницу.
Я разинула рот. Да уж, приходится признать, Нина Ивановна не солгала. Петр Леонидович определенно был сиротой. Его родители умерли давным-давно. Если я соглашусь стать женой этого человека, мне нечего бояться ни злой свекрови, ни сердитого свекра. И за бабами он гоняться не станет. Отчего я пришла к такому выводу, кинув на жениха беглый взгляд? Ну очень просто! Петру Леонидовичу на вид было лет… восемьдесят. Надо сказать, что выглядел он как огурец, правда, слегка увядший и скособоченный.
Щуплое тельце дедушки было втиснуто в довольно приличный, аккуратно выглаженный костюм, на его шее болтался столь долго выбираемый галстук. Вообще говоря, Петр Леонидович зря нацепил его. Либо у дедули дальтонизм, либо он просто перестал различать цвета из-за старческой слепоты, потому что синий галстук совершенно не гармонировал с зеленой сорочкой и светло-коричневым костюмом.
Абсолютно лысый череп сверкал под светом люстры. Может, он его чем-то мажет? Человеческая кожа просто не может быть такой гладкой. И еще дедуля плохо слышит, потому что в одном ухе торчит слуховой аппарат. Да и с мозгами у него, наверное, беда, иначе как объяснить, что Петр Леонидович вышел к гостям в разных ботинках? Левая нога его обута в черный кожаный штиблет, а правая – в сабо рыжего цвета.
– Садитесь, садитесь, – суетилась Нина Ивановна, вытаскивая из буфета чашки.
– Что? – повернул к ней голову божий одуванчик.
– За стол иди.
– Что?
– Вот стул!
– Что?
– О господи! – в сердцах воскликнула председательница, выдернула из уха бравого жениха пластмассовый крючок, потом сунула его на место. – Сколько раз тебе говорить: не уменьшай громкость!
– Что ты так кричишь, Нинуша, – укоризненно пропищал Петр Леонидович, – не глухой ведь!
– Вот зефир, печенье, – сводница решила сменить тему, – прошу, угощайтесь! Мы с Петром Леонидовичем очень рады, что вы заглянули на огонек.
Я взяла розовую пастилу и отхлебнула чай. Да уж! Женишок-то слегка поеден молью, правда, он весьма бойко разговаривает.
– Чай – это великолепно, – вещал Петр Леонидович, размешивая ложечкой сахар, – помнится, в двадцать седьмом году я впервые попробовал… это… ну как его зовут… Нинуля! Ты же знаешь, ну такое коричневое!
– Какао, – невольно пришла я на помощь.
– Нет, нет, по-другому называется…
– Кофе.
– Да нет же, экие вы несообразительные!
– Компот, – попыталась угадать очнувшаяся от потрясения Кира Григорьевна.
Петр Леонидович сердито засопел:
– Ну это, это же…
– Горячий шоколад!
– Нет!!!
– Кефир, – брякнула я.
– Ряженку, – быстро добавила Кира Григорьевна. Она явно была находчивее меня, согласитесь, ряженка ближе к «коричневому», чем кефир.
– Нинуля, – обиженно протянул Петр Леонидович, – отчего они такие непонятливые?
– Ты лучше расскажи про свою дачу. – Сваха опять решила сменить тему разговора. – Сколько у тебя соток?
Бравый дедок пожевал нижнюю губу.