Обед у людоеда

– Желаете подобрать картину? Разрешите вам помочь?

– Меня ждет господин Дубовский.

– Налево через коридор. – Она моментально потеряла ко мне всякий интерес.

Я пошла в указанном направлении, уперлась в роскошную деревянную дверь с витой бронзовой ручкой и толкнула ее. Но дверь и не шевельнулась. Поднажав на нее всем телом, я влетела в кабинет и чуть не упала, споткнувшись о Леню.

– Душа моя, – захихикал Дубовский, – а почему ты сегодня без грима? Я-то, грешным делом, голову ломал, в образе кого ты сейчас появишься? Царица-ночь? Или спартанский мальчик, сражающийся с лисицей?

Не обращая внимания на его ерничанье, я достала диктофон и нажала кнопку. Нервный голос Зюки наполнил комнату.

Леня сел в большое, явно сработанное не в нашем веке кресло и прикрыл глаза. Дослушав до конца, он крякнул:

– Ладно, признаю, зря не принимал тебя в расчет. Превосходная работа. Что хочешь от меня?

– Кто убийца Малышевой?

Леня почесал затылок.

– Не знаю!

– Врешь!

– Фу, как грубо! Точно не знаю, имею только отдельные соображения, но, как понимаешь, их к делу не пришьешь.

– О каких досье говорила Зюка?

Дубовский ухмыльнулся:

– Это хобби, маленькое развлечение, я собрал кое-какую информацию об общих знакомых. Так, по ерунде. Этот гомик, тот вор, третий уходит от налогов, но к делу об убийстве это никакого отношения не имеет. Хочешь знать мое профессиональное мнение?

– Ну?

– Жанну отравил кто-то из гостей, ну, из тех, кто был тогда у Борьки.

Я фыркнула. Тоже мне, гениальная догадка, да это известно с самого начала.

– Ты морду не криви, – обозлился Дубовский. – Наша Жанна еще тот кадр была, малосимпатичная личность, если до конца разобраться. Во-первых, Никитка не был ее мужем, он ее брат.

– Знаю.

– Во-вторых, они с ним занимались тем, что…

– Обирали любовников Малышевой, – закончила я.

Леня хмыкнул:

– Хорошо, теперь о Зюке. Насколько я понимаю, ты в курсе того, что произошло в «Морской». Так вот, Зинаида не виновата. Девица на самом деле покончила с собой.

– А ты откуда знаешь?

Ленечка мерзко захихикал:

– Милая детка, в нашем бренном мире все так переплетено, плюнь – попадешь в знакомого. Я жил в соседней квартире с Воротниковыми. Натерпелись они от Любки по первое число. И ведь была вполне нормальная девчонка, а как школу закончила, съехала с катушек.

Летом и зимой еще было ничего, а весной и осенью Люба начинала выделывать чудные вещи. Могла убежать на несколько дней из дому и таскаться по подвалам и чердакам. При этом у нее резко обострялась сексуальная активность, и, когда загулы заканчивались, приходилось вести девушку на аборт. После операции у Любки начиналась фаза раскаяния, она рыдала день-деньской, а потом пыталась покончить с собой. Пила таблетки, вскрывала вены, лезла в петлю… Жизнь Воротниковых превратилась в перманентный кошмар. В семье, кроме Любы, подрастало еще двое детей, и жизни не стало никому. Брат с сестрой в четыре глаза стерегли сумасшедшую, стараясь не оставлять ее одну. Из аптечки убрали все лекарства, кроме нескольких таблеток аспирина, чашки у них в доме подавали пластмассовые, а отец перешел на электробритву. Но в один далеко не прекрасный день, когда Любаша попыталась повеситься в ванной на банном полотенце, терпение родственников лопнуло, и они поместили старшую дочь в психиатрическую клинику. Как Люба ухитрилась удрать из поднадзорной палаты, не понимал никто. Поднялся шум. Сначала родители отреагировали на исчезновение Любы более или менее спокойно. Думали, она, как всегда, таскается с бомжами, но через две недели забеспокоились. Вот Воротников и пришел к Лене, он знал, что сосед работает в милиции.

Дубовский в момент раскрутил дело. Это оказалось проще, чем отнять у младенца погремушку. Бездомные, ошивавшиеся на Киевском вокзале, припомнили красивую рослую девушку и сообщили, что она ушла с приятной молодой женщиной к стоянке такси. Был найдет и таксист, доставивший парочку в гостиницу «Морская». Узнав о пожаре, Леня присвистнул, но Воротниковым ничего говорить не стал.

Сейчас, лучезарно улыбаясь, он пояснил мне:

– Любку все равно было не вернуть. Да и, честно говоря, всем от ее кончины только лучше стало. Родители вздохнули свободно, да и сама она отмучилась. Пожалел я Зинаиду, не стал ничего предпринимать, а отцу с матерью сообщил, что Любка села на вокзале с компанией бичей в товарняк и отбыла в неизвестном направлении. Через пару лет ее официально признали умершей. Вот с тех далеких времен мы и дружим с Зинкой.