Обед у людоеда

– Вот почему вы придумали сказку об отсутствии сексуального влечения к мужу! А я-то недоумевала: ну, удалили матку с яичниками и что? При чем тут радости семейной жизни?

– Отдайте мне дневник, – прошептала Лера, – теперь я точно знаю, что вы его читали.

– Значит, ваш муж не в курсе?

Валерия тихо покачала головой:

– Нет.

– Ну почему вы ему не рассказали?! Говорят, Андрей любит вас и безупречно вел себя, пока вы восстанавливались после операции.

Лера отодвинула совершенно остывшую пиццу и вздохнула.

– Скажите, зная про болезнь, вы поздороваетесь сейчас со мной за руку?

– Конечно, – удивилась я, – каждому ребенку известно, что СПИД передается через кровь и сперму. По поводу слюны медики спорят. Одни говорят да, другие нет. Кстати, та же проблема с грудным молоком. В постель с вами я не лягу, а здороваться – сколько угодно!

Лера посмотрела на мою протянутую ладонь и спросила:

– Теперь подумайте. Вдруг у вас на пальцах сорван заусенец, а у меня царапина или ссадина?

Я невольно отдернула руку. Собеседница печально засмеялась:

– Да меня моментально, если узнают, выгонят с работы, и Андрей уйдет.

– Не имеют права уволить!

– Ладно вам, будто не знаете, как подобное делается, придерутся к ерунде – и привет. На службу нужно приходить к десяти, скажут, опоздала три раза – и все, трудовую дисциплину никто не отменял. А Андрей…

Она махнула рукой.

– Отдайте дневник, Никита хотел за него десять тысяч, это, думаю, хорошая цена.

– Что же ваш приятель такой мерзавец оказался?

– Я никогда не дружила с Китом, впрочем, Андрей тоже, их только дела связывали. Никита жутко, патологически жадный, вам даже трудно представить, какой. У них в ванной всегда лежало мыло, из обмылков слепленное, представляете?

– Как это?

– Ну, когда мыло заканчивается и остается крохотный кусочек, такой, что и в руки не взять, что вы с ним делаете?

– Выбрасываю, естественно.

– А Никита брал новый кусок и примыливал к нему обмылок, чтобы ничего не пропало. Пустой тюбик зубной пасты он разрезал и выскребал остатки, ужинать старался в гостях и пилил Жанну за рваные колготы. Это он ее все время под мужиков подкладывал. Жанночке не хотелось, а Кит настаивал, пару раз даже колотил ее, сволочь он. Нашел после Жанкиной смерти дневник и решил подзаработать!

– Малышева давно вела записи?

– Я вообще не знала, – сердито заявила Лера, – она скрытная, все даже мне не рассказывала!

– Может, никакого дневника нет?

Валерия молча повертела нож, потом ответила:

– Есть, откуда бы Никита узнал про мою болячку, и потом, вы его тоже читали, не притворяйтесь.

Я залпом выпила стакан минеральной воды и решилась:

– Лера, только не нервничайте. О дневнике я услышала случайно, в супермаркете, когда вы разговаривали с Никитой по телефону. О вашей болезни мне рассказала доктор Мелкумян, только не упоминала о СПИДе. Об иммунодефиците вы мне сами сейчас проговорились. Дневник я не читала и в глаза не видела.

Валерия покраснела, потом из ее глаз хлынули потоком слезы. Прозрачные капли падали на стол, на неаппетитно выглядевшую пиццу, исчезали в чашке с кофе. Мне стало безумно жаль ее.

– Лера, не волнуйтесь, Кит мертв, а я не болтлива, сохраню вашу тайну, считайте, что я уже все забыла.

– Дневник, – прошептала Валерия, – кто-нибудь его прочтет…

– Ну и что?

– Там четко все про меня написано. Хотя со стороны Жанны было подло доверить бумаге чужой секрет.

– Секрет вообще никому не следует рассказывать.

– Знаете, как трудно носить в себе такое!

– Успокойтесь. Ну написано, и что? Там есть результаты анализов?

– Нет, конечно.

– Тогда смело отвечайте – глупости, выдумки, фантазии. А Андрею расскажите, он любит вас и воспримет неприятное известие не так, как вы думаете. И потом, носитель вируса – это еще не больной!

Валерия продолжала плакать. Сквозь слезы она пробормотала:

– Уйдите, пожалуйста, умоляю, уйдите.

Я послушно встала и пошла к выходу, но на пороге обернулась. Лера перестала рыдать и пыталась закурить. Ее маленькая, худенькая фигурка сгорбилась, издали она походила на тщедушную, взъерошенную птичку, отчаянного воробья, пытающегося бороться с морозом. Ощутив еще один острый укол жалости, я вышла на улицу. С неба валил снег, превращавшийся на тротуаре в жидкую грязь, было одновременно холодно и сыро, серые тучи висели над Ленинградским проспектом, словно грязное одеяло.