Смерть в чужой стране

Зазвонил внутренний телефон.

— Брунетти, — сказал он, взяв трубку.

— Комиссар, — проговорил голос Патты, — спуститесь, пожалуйста, в мой кабинет.

В голове у Брунетти промелькнула мысль — уж не подслушивает ли Патта и не ведет ли записи его телефонных разговоров и не знает ли он, что Брунетти все еще поддерживает контакт с американской базой. Даже вот эти новые сведения о токсических веществах — Брунетти был в этом уверен — не поколеблют упорного стремления этого человека к тому, чтобы все оставалось шито-крыто. А как только он узнает о подозрениях Брунетти и о том, что в этом деле может быть замешано столь высокое учреждение, как «компания», Патта, конечно, пригрозит ему официальным выговором, если Брунетти не откажется от попыток выяснить, что произошло. Потому что — если блюстители закона полагают возможным не считаться с желаниями компаний, значит, Республика действительно в опасности.

Он тут же направился в кабинет Патты, постучал, ему велели войти. Патта расположился за столом с таким видом, словно он только что вернулся после кинопробы. Успешной кинопробы. Когда Брунетти вошел, Патта был занят тем, что вставлял русскую сигарету в свой ониксовый мундштук, стараясь держать и то, и другое на весу, подальше от стола, чтобы ни крошки табаку не просыпалось на сверкающую ренессансную столешницу. Сигарета сопротивлялась, Патта заставил Брунетти ждать стоя. Наконец ему удалось осторожно втиснуть сигарету в золотой ободок мундштука.

— Брунетти, — сказал он, закуривая и несколько раз осторожно затягиваясь, словно пытаясь прочувствовать привкус золота, — мне сообщили по телефону очень грустную вещь.

— Надеюсь, это не о вашей жене, синьор, — сказал Брунетти, как ему казалось, довольно смиренно.

Патта положил сигарету на краешек малахитовой пепельницы, потом быстро схватил ее, потому что под тяжестью мундштука она упала на стол. Он снова водворил ее на пепельницу, на сей раз уравновесив горящий кончик и конец мундштука. Как только он отнял руку, другой конец мундштука с воткнутой сигаретой перевесил. Сигарета и мундштук скатились в пепельницу, причем мундштук сильно звякнул.

Брунетти сложил руки за спиной и устремил взгляд в окно, несколько раз качнувшись взад-вперед на пятках. Когда он отвел взгляд от окна, сигарета была погашена, мундштук исчез.

— Садитесь, Брунетти.

— Благодарю вас, синьор, — сказал он с неизменной вежливостью, садясь на свое обычное место — на стул, стоящий перед столом.

— Мне, — повторил Патта, — звонили по телефону. — Он помолчал ровно столько, чтобы дать возможность Брунетти повторить в уме свое предположение, а потом продолжал: — Звонил синьор Вискарди, из Милана. — Поскольку Брунетти ничего не спросил, он добавил: — Он звонил, чтобы сказать мне, что вы ставите под сомнение его доброе имя. — Брунетти не стал бурно протестовать, так что Патте пришлось объяснять: — Он сказал, что его страховой агент разговаривал с вами по телефону и вы спрашивали, откуда синьор Вискарди мог так быстро узнать, какие именно вещи были украдены из его палаццо. — Если бы Патта любил самую желанную в мире женщину, он не мог бы прошептать ее имя с большим обожанием, чем это последнее слово. — Дальше, синьор Вискарди узнал, что Риккардо Фоско, известный левак, — интересно, что может означать это слово в стране, где председатель палаты депутатов является коммунистом, подумал Брунетти, — задавал двусмысленные вопросы насчет финансового положения синьора Вискарди.

Здесь Патта замолчал, чтобы дать Брунетти возможность бурно выступить в собственную защиту, но тот ничего не сказал.

— Синьор Вискарди, — продолжал Патта, чей голос все сильнее выдавал снедающее его беспокойство, — не по своей инициативе сообщил эти сведения, мне пришлось задавать ему весьма специфические вопросы насчет того, как с ним здесь обращались. Но он сказал, что полицейский, который расспрашивал его, второй полицейский, хотя я и не понимаю, зачем нужно было посылать двоих, что этот полицейский, кажется, поверил не всем его ответам. Вполне понятно, что синьор Вискарди, всеми уважаемый бизнесмен, и его товарищ по партии Ротари Интернешнл, — здесь нет необходимости уточнять, кто является его товарищем по партии, — огорчен тем, как с ним обошлись, в особенности потому что это произошло сразу же после того, как его избили двое грабителей, ворвавшихся в его дворец и сбежавших с картинами и ювелирными изделиями очень большой стоимости. Вы меня слушаете, Брунетти? — внезапно спросил Патта.