Смерть в чужой стране

— Вряд ли их можно изничтожить одними высокомерными взглядами на великосветских приемах, — выпалил Брунетти. — Или испепелить презрением все, что они выбросили.

— Я оценил твой сарказм, Гвидо, но боюсь, что в такой ситуации человек бессилен.

— Какой человек? — спросил Брунетти.

— Такой, который знает о правительстве и о том, что оно делает, но не входит в него. Учти еще такой факт: в этом замешано не только наше собственное правительство, но и американское.

— Не говоря уже о джентльменах с Юга?

— А, да, и мафия тоже, — сказал граф с усталым вздохом. — Судя по всему, паутину соткала эта троица, и поэтому она обладает тройным запасом прочности и, если я могу добавить в качестве предупреждения, таит в себе тройную опасность. — Он посмотрел на Брунетти и спросил: — Как сильно ты в этом увяз, Гвидо? — В голосе его прозвучала нескрываемая тревога.

— Вы помните того американца, которого убили примерно неделю назад?

— А, да, во время ограбления. Вот не повезло. — Затем, устав от своей позы, граф серьезно добавил: — Ты установил какую-то связь между ним и этим синьором Гамберетто, полагаю.

— Да.

— У американцев ведь произошла еще одна странная смерть. Это так?

— Да. Погибла его любовница.

— Насколько я припоминаю, это была передозировка.

— Это было убийство, — поправил его Брунетти, но объяснять ничего не стал.

Граф и не просил никаких объяснений. Он долго молчал, глядя на лодки, скользившие взад-вперед по каналу. Наконец он спросил:

— Что ты собираешься делать?

— Не знаю, — ответил Брунетти, а потом спросил в свою очередь, подбираясь ближе к причине своего прихода: — Вы в силах на это повлиять?

Граф долго обдумывал этот вопрос.

— Я не совсем понял, что ты имеешь в виду, Гвидо, — произнес он наконец.

Брунетти, для которого вопрос казался вполне ясным, не обратил внимания на замечание графа и сообщил ему новые сведения.

— Рядом с озером Барчис существует свалка. Бочки и банки с американской базы в Рамштайне, в Германии; этикетки на английском и немецком.

— И эти двое американцев обнаружили это место?

— Наверное.

— И умерли после того, как обнаружили его?

— Да.

— Кто-нибудь еще знает об этом?

— Один офицер карабинеров, который работает на американской базе.

Вмешивать сюда имя Амброджани не было никакой надобности, и Брунетти также не сообщил графу, что единственный человек, который также все знает об этом, — его единственная дочь.

— Ему можно доверять?

— Доверять что?

— Не нужно делать вид, что ты ничего не понимаешь, Гвидо, — сказал граф. — Я хочу тебе помочь. — Не без труда граф взял себя в руки и спросил: — Можно надеяться, что он будет молчать?

— До каких пор?

— Пока кое-что не будет предпринято.

— Что это значит?

— Это значит, что сегодня вечером я кое-кому позвоню и выясню, что можно сделать.

— Сделать с чем?

— Проследить, чтобы эта свалка была очищена, чтобы все было вывезено оттуда.

— И отвезено куда? — резким голосом спросил Брунетти. — Куда-нибудь в другое место в Италии?

Брунетти наблюдал, как граф размышляет, соврать ему или нет. Наконец, решив не лгать — Брунетти так и не понял почему, — граф сказал:

— Вероятно. Но скорее всего за пределы страны. — И прежде чем Брунетти успел о чем-то спросить, граф поднял руку, чтобы остановить его. — Гвидо, прошу тебя, постарайся понять. Я не могу обещать тебе больше того, что только что пообещал. Я думаю, что эту свалку можно уничтожить, но о большем я боюсь говорить.

— Вы хотите сказать, что боитесь в буквальном смысле слова?

Голос графа был ледяным.

— В буквальном, Гвидо.

— Почему?

— Я бы предпочел не объяснять этого, Гвидо.

Брунетти решил, что стоит попробовать зайтис другой стороны.

— Они узнали о свалке потому, что один мальчик упал туда и обжег руку о вещество, вытекающее из этих бочек. Это мог быть любой ребенок. Это могла быть Кьяра.

Взгляд у графа был холодный.

— Прошу тебя, Гвидо, теперь ты становишься приторно сентиментальным.

Что верно, то верно, это Брунетти понимал.

— Вас все это не тревожит? — спросил он, не сумев сдержать пыла, который прозвучал в его голосе.

Граф окунул кончик пальца в остаток вина у себя в бокале и принялся водить влажным пальцем по его краю. Палец двигался все быстрее, и хрусталь испускал резкий заунывный звук, наполнивший собой комнату. Граф вдруг оторвал палец от бокала, но звук все еще тянулся, он повис в воздухе, как и их разговор. Граф отвел глаза от бокала и посмотрел на Брунетти: