Отрок. Ближний круг (Часть 7-8)

— Понимаешь, какое дело. Кхе… — дед явно затруднялся с формулировкой. — Устал ты, Михайла. Не телом устал, не умом, а духом. Я так понимаю, что слишком много забот на тебя навалилось, а ты старался со всеми справиться, да еще, чтобы все в самом лучшем виде, ну и надорвался.

— И что?

— Уснул ты, как бы. Только от такого сна, Настена сказала, можно и не проснуться. И разбудить тебя никак не получалось. Вроде бы, не хотел ты в мир возвращаться — к заботам, к волнениям. Чем-то надо было тебя расшевелить, ну, мы и измыслили… способ. Кхе.

«Так. Значит, „сексотератпию“ санкционировал дед, понятно, почему Юльку выгнали и почему она такая злющая утром заявилась. А чего Настена с дедом-то сцепилась? Неужели сама „лечила“? Блин, я и не разглядел, да и не сориентировался сразу — решил, что ТАМ нахожусь. И правда, как будто в самоволку сходил, надо же! Что же со мной было? По дедову описанию не поймешь, по собственным ощущениям, тоже. Кома? Коматозников, вроде бы не трахают, во всяком случае, мужчин. Про женщин что-то такое в кино показывали, но мужиков? Вряд ли. Реактивное состояние? Не знаю, все-таки я не медик, но аут, надо понимать, был глубоким.

Ладно, суть не в названии болячки. Как я доигрался до такого, вот в чем вопрос! Собственно, один раз я диагноз себе уже ставил — взрослое сознание и полудетский организм. Управляющая подсистема грузит подведомственный биологический комплекс, нарушая все допустимые пределы, а организм лупит по мозгам через каналы обратной связи. Раньше разрядка эмоционального напряжения осуществлялась через приступы бешенства, через двигательную активность и физическую нагрузку, а в этот раз? А в этот раз я и пошевелиться-то толком не мог, а наехали на меня слишком круто. Да еще что-то, вроде „короткого замыкания“ произошло по поводу „превышения пределов необходимой самообороны“. Настена меня тогда усыпила. Усыпляла-то она отца Михаила, но под ее воздействие попал и я. Вот, пожалуй и ответ: в пиковый момент организм получил подсказку, как выйти из опасной ситуации, а когда Осьма меня напряг, все пошло по проторенной дорожке, только глубже — отключилось не только сознание, но и внешние рецепторы. Говоря по науке, управляющая подсистема оказалась заблокированной, организм решил, что прекрасно обойдется и без головного мозга — одним спинным. Кажется, кто-то из великих подобным образом отозвался о нацистах — им не нужен головной мозг, достаточно спинного. Ну, а на „сексотерапию“ спинной мозг прекрасно отозвался — его же специализация. Кхе, как говорит граф Корней. Во всяком случае, результат налицо, но стрессов надо, по возможности, избегать…»

— О чем задумался, Михайла?

— Подвел я тебя, деда, не справляюсь с делами.

— Ничего, внучек, это не страшно. Поможем, от каких-то дел освободим. Ты, главное, не заботься так сильно, не стесняйся сказать, когда неподъемно бывает.

— Деда, ты раньше совсем другое говорил.

— Другое… Кхе! Да, говорил, но кто ж знал…

«Э, граф, а напугались-то вы крепенько, впрочем, а кто бы не напугался?»

— Деда, я спросить хотел… только ты не ругайся, ладно?

— Ладно, ладно. О чем спросить-то?

— Почему я тогда один за бунтовщиками погнался? Вернее так: почему мы не готовы были к тому, что часть из них сбежать попробует? Не предусмотрели, или так и задумано было?

— Других забот у тебя нет? Как случилось, так и случилось, чего уж теперь-то?

— Мне знать надо, деда. Гриша погиб, если бы я их отпустил, он живой был бы.

— Эх, Михайла… Как ты думаешь, сколько за десять лет моего сотничества народу убито было? Даже и не гадай, все равно не догадаешься. Сто восемнадцать человек! Хочешь, всех поименно перечислю? Всех помню! И о каждом из них мысль была: решил бы я иначе, и был бы он жив. Да только нельзя было иначе, почти никогда. А если можно было, то выяснялось это уже потом, когда ничего уже было не исправить. Из этих ста восемнадцати, таких — двадцать два.

Привыкай, Михайла, к тому, что каждый твой приказ кому-то жизни стоить будет — такова воинская стезя. А не хочешь привыкать, тогда в монахи уходи. Только запомни: будешь сидеть в келье и мучатся — а вдруг, ты лучше командовал бы, и тогда меньше народу погибло б? И еще: я, хоть и сказал «привыкай», но привыкнуть к этому невозможно. Особенно к тому, как матери смотрят, когда мы из похода возвращаемся. Вот так.

Голос деда непривычно дрогнул, он опустил голову и некоторое время шел молча. Мишка тоже молчал, хотя ответа на свой вопрос не получил. Но дед, как оказалось, про вопрос не забыл.