29  

– Помимо изменений, которые Джой внесла в сценарий, что-нибудь еще могло, по-твоему, привести к вчерашней ссоре? – спросил он.

Леди Хелен задумалась, напрягая память.

– Трудно сказать. Но нервы у всех были напряжены.

– У кого в особенности?

– У Джоанны Эллакорт, например. Судя по тому, я услышала прошлым вечером за коктейлями, она уже была несколько возбуждена той мыслью, что Джой, возможно, пишет пьесу, которая позволит ее сестре обрести былую популярность.

– И это, конечно же, беспокоило ее, да?

Леди Хелен кивнула.

– Кроме открытия нового театра «Азенкур», этой постановкой должны были отметить юбилей Джоанны – двадцать лет на сцене. Поэтому предполагалось, что главным персонажем в ней станет она, а не Айрин Синклер. Но у меня сложилось впечатление, что она вдруг сильно в этом засомневалась.

Леди Хелен рассказала об одной любопытной сценке в салоне, где вся компания собралась перед ужином. Лорд Стинхерст вместе с Рисом Дэвис-Джонсом стоял у рояля, просматривая эскизы костюмов, когда к ним скользящей походкой приблизилась Джоанна Эллакорт, продефилировав по комнате в блестящем платье с сильно открытым лифом – это теперь очень модно. Она взяла рисунки, и буквально через мгновение ее лицо сделалось неузнаваемым.

– Джоанне не понравились костюмы Айрин Синклер, – догадался Сент-Джеймс.

– Она заявила, что они все до единого изображают героиню Айрин… женщиной-вамп, кажется, так она сказала. Она скомкала рисунки и сказала лорду Стинхерсту, что его художникам по костюмам придется все переделать, если он рассчитывает на ее участие, после чего бросила все рисунки в камин. Она страшно разозлилась, а потом, когда стали читать пьесу в гостиной, по изменениям, внесенным Джой, поняла, что ее худшие опасения совсем не напрасны. Поэтому-то она и швырнула свой экземпляр пьесы на пол и – ушла. А Джой… что ж, у меня такое ощущение, что она наслаждалась произведенным эффектом и срывом читки.

– А какой она была, Хелен?

На этот вопрос нелегко было ответить. Потому что у Джой Синклер была поразительная внешность. Не красавица, объяснила леди Хелен, очень походила на цыганку, оливковая кожа, черные глаза, такие лица на римских монетах, четко очерченные, с печатью ума и силы. Она была женщиной, излучающей чувственность и жизнь. Даже нетерпеливый жест, которым она выдергивала из мочки уха надоевшую сережку, казался призывом к любви.

– Обращенным к кому? – спросил Сент-Джеймс.

– Трудно сказать. Но, по-видимому, самым интересным мужчиной здесь был Джереми Винни. Как только она вчера вошла в салон, он тут же вскочил – она пришла последней – и сразу к ней. А за ужином просто не отставал от нее.

– Они были любовниками?

– Судя по ее поведению – нет, исключительно дружеские отношения. Он посетовал, что пытался дозвониться до нее и на прошлой неделе оставил на ее автоответчике с дюжину сообщений. А она только засмеялась и сказала, что ужасно сожалеет, но она давно не прослушивает свой автоответчик, потому что уже на полгода задержала одну книгу, на которую у нее контракт с ее издателем, и ей не хочется чувствовать себя виноватой, выслушивая укоры и напоминания о сроках от своего издателя.

– Книгу? – переспросил Сент-Джеймс. – Кроме пьесы она написала еще и книгу?

Леди Хелен грустно рассмеялась.

– Невероятная женщина, правда? И подумать только, я чувствую себя просто героиней, если мне удается месяцев через пять просто ответить на письмо.

– Похоже, эта женщина могла возбудить и сильную ревность.

– Вероятно. Но я думаю, что главной ее чертой было то, что она, сама того не замечая, отталкивала людей. – Леди Хелен рассказала ему об одном эпизоде, когда все пили коктейли. Связан он был с картиной Рейнэгла[14], висевшей над камином. На ней изображена женщина эпохи Регентства в окружении двоих детей и игривого терьера, обнюхивавшего мяч. – Джой сказала, что часто вспоминает эту картину, что, приезжая ребенком в Уэстербрэ, она любила воображать себя этой дамой, такой благополучной и защищенной, которой все восхищаются, у которой двое прекрасных, обожающих ее детишек. Она сказала что-то вроде того, что чего же еще желать, кроме этого, и что не странно ли, как повернулась жизнь. Ее сестра сидела как раз напротив картины в этот момент. И я помню, что Айрин страшно покраснела.


  29  
×
×