Королевский крест

— Хочешь порешать все быстро? — Давид перевел взгляд на Никиту. — А ты что скажешь?

Клоун в смокинге в очередной раз приложился к фляге.

Крылов потрогал свои карты. Пять бумажных прямоугольников, выложенных в ряд. Он менял две карты, долго изучал пришедшие, прежде чем присоединить к остальным, и с тех пор даже не смотрел в их сторону.

В отличие от Цвания, Никита уже прошел стадию «горячей любви» к Копытову, и к нему вернулась способность рассуждать хладнокровно. Тенденция Крылову не нравилась: Федор Федорович не прекращал выигрывать, и решать эту проблему следовало как можно быстрее.

— Твои шестьсот, — задумчиво протянул Никита. — И два миллиона сверху.

Давид вперился взглядом в Крылова. Услышавший цифру Зелински уважительно покачал головой и подошел к столу. У Чеха задрожали руки. Побледневший Ахметов встал за спиной Никиты. Сватов оказался между ними и Цвания. Контейнер замер позади Копытова. В углу мирно похрапывал Геннадий Моисеевич.

— Ва-банк? — хрипло спросил Давид.

— Может, не все захотят?

— А если все?

Крылов пересчитал свои фишки, прикинул ставки:

— Двадцать миллионов и пятьсот тысяч.

Цвания быстро собрал столько же и двинул их в центр стола:

— Поддерживаю.

Под пристальными взглядами всех собравшихся вокруг стола Копытов дважды проверил свои сбережения. Аккуратно выкладывал фишки, шевелил губами, припоминая сделанные ставки…

— Двадцать миллионов и четыреста шестьдесят тысяч. Не думаю, что такая мелочь…

Никита и Давид переглянулись, и на их лицах появились улыбки:

— Федор Федорович, надо поставить еще сорок тысяч.

— Иначе, вы проиграли.

— Уберите из своих ставок лишнее, — предложил Копытов. Он еще не понял, насколько сильно его не любят.

— Я не хочу убирать, — ехидно произнес Крылов.

— Я тоже.

— Как насчет денег?

Сватов неодобрительно покачал головой. Сергей не испытывал восторга от успехов красноголового пьяницы, но метод, каким собрались убрать везунчика, Сватову не нравился гораздо больше. Тем не менее он промолчал.

— Кто-нибудь займет? — тихо поинтересовался уйбуй. Желающих не нашлось.

Ахметов облегченно вздохнул, и тут… Контейнер подскочил к шефу сзади, обхватил его голову руками и принялся горячо шептать что-то в ухо. Речь Контейнера продолжалась не меньше двух минут, звучала довольно громко, но уж больно он торопился, окончания глотал, неправильно расставлял ударения, в общем, не по Розенталю шептал Контейнер, а как придется. Да и дикция оставляла желать лучшего. Так что в результате, несмотря на все старания, присутствующим удалось расслышать только «трындец!» и «спятил, мля?». Объективности ради добавим, что эти слова повторялись очень часто.

— Никита, поскольку наш друг…

— Стойте! — Федор Федорович посмотрел на Контейнера, пощупал медальон на груди, после чего отчаянным жестом залез в карман и бросил на стол ключи: — Машину возьмете?

— Что за машина? — деловито осведомился Сватов.

— Крутая. «Мазератти». Здесь стоит, в гараже.

— Новая?

— Относительно, мля, я слышал, здесь все, мля, относительно. В мире, в натуре, мля.

В тревожные мгновения душевных мук Копытов плюнул на приличия и выразился так, как привык. Да еще и галстук расстегнул.

— Мне машины не нужны, — отрезал Цвания.

— Я требую принять сорок тысяч под залог «Мазератти», — громко произнес Сватов.

Крылов удивленно поднял брови:

— Ты что?

— Это по правилам, — насупился Сергей. — Парень заслужил право открыть карты вместе с вами.

Никита несколько мгновений смотрел на Сватова, после чего пожал плечами:

— Я не против.

— Отлично! — выдохнул Копытов и торопливо, пока никто не передумал, перевернул свои карты: — Видали?!

Тройка, четверка, пятерка, шестерка и семерка червей. Зелински, увидев такое везение, только крякнул. А вот Чех в лице не изменился, словно знал, что откроет Федор Федорович.

— Сильно, — одобрил Крылов.

— А ты думал! — Копытов приободрился. — А у вас что?

Цвания и Никита открыли карты одновременно, глядя в глаза друг друга, и только по реакции окружающих поняли, кто победил. Шесть, семь, восемь, девять и десять пик у Давида. Семь, восемь, девять, десять и валет бубен у Крылова.

— Эта… — прошептал Федор Федорович.

— Типа… — эхом отозвался Контейнер.