Цвет крови

Небольшое здание находилось посреди парка, и почти все больные предпочитали приезжать сюда, а не в саму больницу. Здесь легче налаживался контакт между больными и медперсоналом. К тому же можно было подъехать на машине к самому входу, что тоже было немаловажно.

Чтобы сохранить силы и остроту реакции, Лука строго соблюдал диету и выполнял физические упражнения. Но календарь процедур ужасно угнетал его. Три раза в неделю его жизнью владела машина, создавая симбиоз человека с фильтром очистки.

Через день он вынужден был вставать в половине седьмого утра. Его поднимал не будильник, а гул крови в фистуле. Когда Лука во сне подносил левую руку к голове, его словно оглушал шум горной реки, внезапно врывающийся в тишину ночи. Биение крови заставляло три-четыре раза за ночь открывать глаза. Наконец, ровно в шесть тридцать он просыпался окончательно.

Утренние процедуры вроде бритья перед зеркалом были отравлены мыслью о предстоящей поездке в медицинский центр. Вода в душе казалась слишком горячей, а завтрак из йогурта и сухих галет еще более скудным, чем в другие дни. Каждое движение требовало дополнительных усилий.

Перед уходом он целовал Клаудию, погруженную в глубокий и сладкий сон. Направляясь к машине, Лука размышлял о том, что болезнь заставила его многое пересмотреть и что теперь он стал гораздо чувствительнее к простым радостям жизни, которых большинство людей попросту не замечает. В то же время осознание этого далось ему слишком тяжело, заставив пройти через боль и мучения, так что он предпочел бы никогда этого не узнать.

Диализ сделал его своим рабом. Нельзя было обмануть время. Три с четвертью часа проходит за чтением и разговорами, полчаса на дорогу, десять минут на подготовку к процедуре, пятнадцать минут на то, чтобы прийти в себя после нее. Нужно быть уверенным, что артерия затампонирована и давление пришло в норму. Еще полчаса занимает обратный путь.

Лука радовался, заслышав сигналы фильтра, означающие, что медсестра отключает аппарат. За первым свистком следовали остальные, в этот оглушительный концерт вливались звуки каждого отключенного устройства. Человеку со стороны подобный грохот вряд ли показался бы приятным, но для больных он звучал словно победная музыка, знаменуя наступающую свободу. Эти механические звуки означали конец отмеренного времени и заново запускали часы, отсчитывая секунды и минуты. Больные на какое-то время снова становились хозяевами своего положения.

Полторы тысячи, максимум. У страха глаза велики. Как у тех, кто тайно наблюдает за шествием из-за оконных ставней. Агент полиции подсчитывал манифестантов, используя научную методику: примерно три человека на квадратный метр. Потом нужно умножить это число на площадь, которую занимает демонстрация. Но подсчитать площадь, которую манифестанты занимают одновременно, не так-то просто: не видать ни головы процессии, ни ее хвоста. Нужно обождать, пока они выйдут на улицу или площадь, размеры которых ему точно известны. Конечная цель процессии — Пьяцца Гранде, так решило полицейское управление. В случае возникновения экстренных ситуаций приказ был ясен: разбить демонстрацию на части и разогнать ее.

По мнению агента, занятого подсчетами, разогнать манифестацию в тысячу двести человек не представляло бы никакой проблемы, особенно если бы в ней участвовали итальянцы. Но здесь были арабы, по крайней мере их было большинство, человек восемьсот. Оценив ситуацию со своего наблюдательного пункта на крыше, сотрудник полиции сократил число демонстрантов так, как его учили.

Сверху трудно разобраться, где там итальянцы, а где арабы. Эти оборванцы, обитатели центров социальной защиты, слившись с толпой, надели куфии, подражая палестинским повстанцам.

Полицейские, стоящие внизу, видели на улицах белые туники, странные головные уборы, длинные бороды, мрачные физиономии. Отовсюду раздавались угрожающие выкрики, люди что-то скандировали по-арабски, но никто из сотрудников полиции не понимал ни слова. Там и тут мелькали красные полотнища флагов и лозунги итальянцев, идущих бок о бок с теми, кто взывал к Аллаху. В странах, где родились эти люди, с ними так нянчиться бы не стали, а сразу разогнали бы процессию, избив и арестовав немалое число манифестантов. Среди них не было видно ни одной женщины. Отметив это, полицейские крепче сжали рукоятки своих дубинок.

Выставленный против мятежников полк наблюдал за тем, как толпа, прежде чем добраться до точки назначения, миновала улочку, ведущую к бывшему еврейскому гетто. На площади у ступеней кафедрального собора демонстрантов ждал новый кордон полицейских, готовый защитить церковь от возможного осквернения.