Куколка последней надежды

— Вышли бы на улицу и там спрашивали свои карточки! Зачем затевать драку в моей лавке?

— Драку начал азиат!

— Не надо было приставать к мирным челам!

Чернослав шумно выдохнул. Последние слова эрлийца солью просыпались на незажившую душевную рану люда: позор, какой позор, три славных дружинника Измайловского домена получили по шее от случайного чела. От чела!! И это при том, что физические кондиции людов позволяли им на равных соперничать даже с навами. Чернослав горестно понял, что станет посмешищем для всего Тайного Города.

— Мы вам не помешаем?

— Господин комиссар, — расплылся в улыбке брат Вербиус. — Вы как всегда вовремя. Хочу официально заявить, что эти три недоросля едва не разгромили мою аптеку. Умоляю защитить от произвола.

Дружинники мрачно переглянулись, а Кортес, вошедший в помещение вместе с Сантьягой, с любопытством поискал глазами следы разгрома.

— А где именно они буянили? — мягко поинтересовался комиссар.

— Вот здесь! — Аптекарь подскочил к пострадавшей витрине. — Это было кошмарное зрелище! Кошмарное! Я еле привел их в чувство.

— Понятно, — улыбнулся Сантьяга и перевел взгляд на людов. — Мы узнали, что вас побил какой-то чел, не поверили и решили убедиться сами.

— Да, — угрюмо признал Чернослав. — Мы подрались с челом, но…

— Ужасно! — Комиссар развел руками. — Господа, я бы не хотел, чтобы вы срывали свою злость на уважаемом брате Вербиусе. Надо заплатить.

Спорить с Сантьягой дружинники не рискнули. Чернослав молча протянул аптекарю свою карточку «Тиградком», дождался, пока старик спишет с нее нужную сумму, и быстро вышел на улицу. Остальные люды последовали за ним. После того, как дверь закрылась, комиссар покосился на повеселевшего эрлийца и негромко спросил:

— Брат Вербиус, чел, который все это устроил, имел азиатскую внешность?

— Да. — Аптекарь понял, что визит комиссара отнюдь не случаен, и молниеносно собрался.

— Невысокий, худощавый, в хорошем костюме?

— Совершенно верно. И с тростью.

— Трость?

— Бамбуковая трость. Очень простая и несколько старомодная.

— Вот оно что… — поднял брови Сантьяга. — А вы не заметили, откуда у него появился меч?

— Нет.

— Скрытое оружие? — подал идею Кортес. — Меч прячется в трости?

— Боюсь, что нет, — вздохнул нав.

— Боитесь?

— Брат Вербиус, припомните, пожалуйста, что приобрел этот чел?

— Кровь снежной обезьяны, толченый зуб единорога и…

— И прах белой совы, — закончил комиссар.

— Сожженной на рассвете.

— С соблюдением обряда «Последняя стрела».

— Верно.

Сантьяга помрачнел.

— Благодарю вас за помощь, брат Вербиус. А теперь, если вас не затруднит, я бы хотел услышать подробнейший рассказ о вашем странном посетителе. Что он говорил, а самое главное — как…

* * *

— Трость является артефактом? — спросил Кортес, когда они с навом вышли из аптеки.

— Да, — подтвердил Сантьяга, — в какой-то степени. — Он остановился и задумчиво прищурился на яркое солнце. — Вы слышали о школе Китано?

— Нет.

— Считалось, что нам удалось ее уничтожить триста лет назад. — Нав рассеянно заложил руки в карманы. — Кровь снежной обезьяны, толченый зуб единорога и прах белой совы являются ключевыми составляющими бальзама, который воины школы используют для восстановления сил. Больше такое сочетание ингредиентов нигде не встречается.

— А трость?

— Когда ученик приходит в школу Китано, ему дают простую бамбуковую палку, с которой он начинает тренироваться. Через несколько лет, если обучение проходит успешно, ученик выходит из школы с мечом.

— Палка превращается в меч, — понял Кортес.

— Совершенно верно, — кивнул Сантьяга. — Причем это не магия, а уникальная техника, разработанная основателем школы. Бойцы Китано привязаны к своему оружию необычайно сильно, это связь на генетическом уровне. Меч для них больше, чем просто клинок, он часть их самих. — Было видно, что нав тщательно обдумывает ситуацию. — Кортес, я прямо-таки сгораю от желания пообщаться с нашим восточным другом. Школа Китано возродилась, и я обязан понять, как видят они свои дальнейшие взаимоотношения с Тайным Городом.

Резоны комиссара Темного Двора были понятны, должность обязывала его размышлять глобально, но Кортеса интересовали более приземленные вопросы.