Букет прекрасных дам

– Спасибо, Ваня, – сказала Люси, – знакомься, это Сева.

В полном изумлении я уставился на паренька и тут же понял, что вижу перед собой взрослого мужчину, лет тридцати пяти, не меньше, с желчно сжатыми губами и морщинистым личиком вечно недовольного человека.

– Добрый вечер, – неожиданно сочным басом заявила плюгавая личность.

Две-три минуты мы поговорили о погоде и плохой дороге, потом влюбленная парочка обменялась поцелуем, и Сева исчез в пурге. Я осторожно поехал по дороге. После того как ночью чуть не лишился жизни, я стал проявлять повышенную осторожность на шоссе.

Сначала мы молчали. Потом Люси с жаром спросила:

– Он вам понравился?

– Кто?

– Сева, конечно.

– Приятный молодой человек.

– Ему тридцать девять лет!

Надо же! А смахивает на тринадцатилетнего! Но вслух я, естественно, произнес совсем другое:

– Он великолепно выглядит. Если не секрет, где работает ваш избранник?

– Севочка великий писатель, – гордо заявила Люси.

Я чуть не въехал в угол дома.

– Кто?

– Великий писатель, – повторила Люси, – невероятно талантливый.

– Что он написал?

– Сева трудится над эпохальным романом. Эпическое полотно рисует картину современной жизни и философского осмысления событий, – сказала Люси явно чужую фразу.

Я хмыкнул:

– И давно он ваяет сие произведение?

– Уже семь лет, – пояснила Люси, – но, когда закончит, поверьте, вещь произведет фурор, Сева получит Нобелевскую премию.

– Что-то больно долго он ее создает, – осторожно заметил я.

– Ну, Лев Толстой тоже не за три дня «Войну и мир» написал, – улыбнулась Люси, – и потом, у него была жена, Софья Андреевна, а Севочка один. Вернее, живет с мамой.

Я включил «дворники». Резиновые щетки с шуршанием побежали по ветровому стеклу. Насколько я знаю, у графа Толстого были большие сложности в семейной жизни. Дневники Софьи Андреевны, кстати, опубликованные только недавно, рассказывают о том, как мучилась графиня с мужем. Она не хотела спать с ним в одной комнате, не желала рожать детей и тяготилась ролью переписчицы рукописей. Лев Николаевич обладал завидной потенцией и без конца делал детей не только законной жене, но и служанкам. А переписывать «Войну и мир» литератор заставил супругу то ли десять, то ли двенадцать раз. Под конец жизни он вообще ушел из дома, покинул Ясную Поляну и умер на железнодорожной станции Астапово, не захотев обнять жену и детей.

Но Люси была уверена в обратном.

– Севушке только нужно создать необходимые условия. Около него должна жить самоотверженная женщина, готовая пожертвовать собой ради любимого.

Я молча вырулил на Кутузовский проспект. В каждой российской даме живет жена декабриста. Пешком за супругом в Сибирь, желательно, босиком по снегу, голодая в пути. И тогда она будет совершенно счастлива. Чем гаже парень, чем он противней, тем больше нравится представительницам прекрасного пола. Такой вот парадокс. Наши соотечественницы любят убогих, инвалидов, пьяниц. Вот и Люси взахлеб вещает о мужике, на которого даже плюнуть не хочется. Неожиданно меня охватила злость.

– А на какие доходы он существует, где служит?

Люси захлопнула рот, потом неуверенно ответила:

– У него мама есть, учительница.

– Понятно, – буркнул я и припарковался возле громадного здания.

Все ясно. Пока у «гения» была в наличии матушка, готовая на горбу тащить сына, а теперь, когда она скорей всего подустала, появилась Люси, способная взять на себя бремя материальных забот. Черт возьми, не думал, что Сева такой отвратительный. Может, зря я согласился на просьбу Люси. Но потом мой взгляд упал на ее тумбообразную фигуру, замотанную в соболя. Господи, ну кому такая может понравиться, даже если учесть, что в кармане у нее миллионы.

– Ванечка, – робко сказала Люси, – а завтра можете пригласить меня в театр?

Я покачал головой:

– Увы, я занят.

– Тогда в четверг, – не успокаивалась спутница.

– Ладно, – согласился я, кляня себя за мягкосердие.

Через десять минут я принимал из рук Розы, матери Люси, чашку с чаем. Беглый взгляд на их гостиную мигом раскрывал состояние и положение хозяев. Богатые, но не светские. Скорей всего, нажили капитал на торговле и совсем не книгами, а, например, куриными лапами или свиными копытами. Все тут выглядело, как говорит Николеттина домработница Тася, «богато». Бронзовая люстра, весящая, наверное, пуда два, с ужасающими хрустальными подвесками, лакированная, скорей всего немыслимо дорогая мебель, красный кожаный диван и такие же кресла. Зайди Николетта в такую квартиру, она бы потом на улице скривила носик и заявила: