Ангел на метле

– Все! - обрадовался Жора. - Любые возможности.

Глаза Риты вспыхнули фиолетовым огнем.

– Наши расценки, - бойко заявила она, - вас приятно удивят! Итак, первая полоса…

– Сначала послушайте про товар, - перебил активную девицу коммерсант.

– Зачем? - изумилась Рита.

– Но как рекламировать, если…

– Нам по фигу, - влез в беседу Никита, - вы платите, мы танцуем. Кстати, могём за отдельную плату конкурента замочить. Помнишь пиво, Ритк?

Барышня мерзко захихикала.

– Стебно вышло, интервью со звездой было, с артистом Манкиным, от него не только бабы, но и парни тащатся. Он на вопрос: «Что вы больше любите, чай или кофе?» - по-крестьянски рубанул: «Пиво. Но только сорт «Х», остальное ослиная моча, особенно не советую то, что называется «N», его из отравленного зерна делают».

– Простите, - не выдержал я, - но реклама алкоголя и сигарет запрещена!

Никита заржал:

– Дурак ты! Это не реклама, а мнение популярного человека, выраженное вслух. У нас свобода, каждый имеет право говорить че хочет, как частное лицо. Вот если бы «Час пик» комментарий дал, ну, типа пивко вкусное, тут нам дали бы по шапке. А с Манкина какой спрос? Его спросили про чай, а он, идиот, про пиво понес!

– А вы напечатали, - я начал понимать принцип действия скрытой рекламы.

– Ну! - кивнул Никита. - Попробуй манкинские слова исправить, он потом тебе со всей звездной простотой меж рогов звезданет!

– Еще он постоянно курит, - вмешалась Рита, - сигареты «С» изо рта не выпускает, они такие приметные, черные, всем сразу понятно, чем он дымит. Ну не отрезать же сигарету с фотки?

– Ясно, - вздохнул я, пора терять наивность, а то я до сих пор полагаю, что реклама - это плакаты, которые в пору моего детства висели на Тверской. На одном красовалось изображение толстощекого, красномордого младенца, явно страдающего гипертонией и ожирением, а внизу шла надпись «Я ем повидло и джем». На втором была девичья фигура в форме стюардессы и выше призыв: «Летайте самолетами «Аэрофлота». Глупость последнего призыва завораживала. А на чем еще, простите, можно было передвигаться по воздуху советскому человеку? В СССР был лишь один авиаперевозчик. Нет, в Шереметьеве приземлялись самолеты с разными флагами, но мы даже не предполагали, что можно купить на них билет.

– Все же я хочу рассказать об уникальном изобретении, - настаивал на своем Жора. - Сначала растолкую, чего куда, а затем о расценках поболтаем.

Никита и Рита безнадежно кивнули, а я злорадствовал. Не удалось, вам, ребятки, отвертеться от нудной беседы, хотели быстренько рублей с денежного дерева натрясти, ан нет, предстоит ублажать клиента.

– Ну, я пошла, - вскочила на ноги Олеся, - у меня дел полно.

Рита тоскливо вздохнула, я принялся складывать бумаги в стопку, сейчас тоже навострю лыжи, да хоть в буфет схожу, все лучше, чем слушать про какие-нибудь резиновые тапки.

– Сто процентов мужчин России страдают импотенцией! - резво начал Жора.

Леся притормозила у двери и обернулась, я вздрогнул и невольно сказал:

– Неправда!

– Правда, - рявкнул Жора, - все поголовно.

– Значит, и вы тоже! - не выдержал я.

– Я не стесняюсь в этом признаться, - гордо вскинул голову Жора.

Я почему-то обиделся и сообщил:

– А у меня никаких проблем.

– Врете, - безапелляционно рубанул Георгий, - скрываете от себя беду.

– Вовсе нет, - ввязался я в пустой спор, - я никогда не разочаровывал дам.

– И сколько времени вы того самого? - вдруг спросил Жора. - Как часто? Каждый день по два раза?

– Я не женат, не имею постоянной партнерши и никогда не смотрю на часы, занимаясь любовью.

– Ха! - стукнул кулаком по столу Жора. - Точно! Слабак! Я сам таким был, но теперь, применив аппликатор «Конь»,[17] ублажаю жену утром и вечером по часу!

Я с жалостью посмотрел на бледного, тощего Георгия, понятно теперь, почему у мужика вид доходяги. Любое излишество вредит здоровью.

Леся вернулась.

– И как ваш «Конь» работает? - спросила она.

– Да, объясните, - засуетилась Рита.

Глава 28

– Сейчас покажу, - просветлев лицом, пообещал Жора. - Вот он, «Конь»!

Я насторожился. Что именно собрался демонстрировать коробейник? Георгий тем временем вытащил из кармана тряпку и, без всякого смущения сдвинув в стороны стопки бумаг и писчие принадлежности, расстелил на моем столе холстину.

Я уставился на аппликатор. Полоска ткани шириной примерно сантиметров пятнадцать и длиной около тридцати была тесно утыкана заостренными пластмассовыми пупочками.