13 несчастий Геракла

– Поняла! – заорала Нора.

– Да, – кивнул Макс, – Валерий великолепно знал, что Анна дома одна, приехал днем, нашел на подушке письмо, прочел его и, увидав последнюю строку, обрадовался – дело-то еще проще, чем он рассчитывал.

Он собирался убить Анну и взять себе сто тысяч. И, видя, какая чертовщина творится в доме, решил свалить дело на «Глафиру». Если Анну найдут в кабинете мертвой после смерти Кати и покушения на Риту, все решат, что это дело рук того же «привидения».

Но сейчас ему представился случай превратить убийство в самоубийство. Валерий сделал вид, что хочет помириться с женой.

– Дорогая, – говорит он, – верни деньги в стол, на место. Я принесу в кабинет кофе, и… начнем жизнь сначала. Я люблю тебя.

И Анна опять верит мужу, ей очень хочется быть счастливой. Он сделал вид, что пошел варить кофе. Она идет в кабинет, достает из пакета деньги, садится за стол и…

– Получает смертельный удар в шею, – заканчивает Нора. – Ну кто бы мог подумать, что Валерий способен на такое! Крыса в нарукавниках!

– Крыса – опасное животное, – сказал Макс, – хитрое, расчетливое, злое, и никакие нарукавники не сделают ее белой и пушистой. Он подкрался к жене сзади, закинул ей голову и вонзил в шею ножницы.

Потом Валерий хладнокровно положил на стол последнюю страничку письма Анны, забрал деньги и уехал. Он был абсолютно уверен в своей безнаказанности: милиция должна зафиксировать самоубийство, налицо предсмертная записка, а главное, все двери закрыты изнутри на крючки!

– И как он это проделал? – изумился я.

Макс снисходительно посмотрел на меня.

– Старый как мир фокус. Крючок поднимается, аккуратно устанавливается в таком положении, а потом с силой захлопывается дверь. От удара крючок падает, правда, он не всегда попадает в гнездо, но после трех-четырех попыток, как правило, все устраивается. Был только один промах. Желая окончательно всех запутать, Валерий решил намалевать пятно. В мастерской он взял тюбик, но не тот, что надо. Уже нанеся краску, Валерий увидел, что она синяя, но времени на переделку нет, вот-вот могут вернуться домашние, и он уехал, оставив синее пятно. Кстати, он попал под подозрение сразу, охранник у ворот сообщил, что Валерий днем заезжал домой.

Нора повернула ко мне голову:

– Я же велела тебе расспросить секьюрити.

– Он ответил, что у Кузьминских никого не было, – удивленно ответил я. – Зачем он мне соврал?

– Какой вопрос ты ему задал? – хмыкнул Макс.

– Не было ли сегодня на участке Кузьминских посторонних!

– Каков вопрос – таков ответ, – засмеялся приятель, – чужие и впрямь там не появлялись, одни свои.

– Тебе следовало спросить: «Кто приезжал к Сергею Петровичу?» – обозлилась Нора.

Я молчал. Действительно, похоже, сглупил.

– Это ведь он платье повесил на люстру? – Нора продолжала пытать Макса.

Тот кивнул.

– Да, он нашел его в корзине, сразу понял, в чем дело, и вынес в гостиную. Решил не поднимать шума, а поиграть в свою игру. А Лариса сразу заорала: «Глафира!», она-то сообразила, откуда платье. Валерий, повторюсь, хитер, жесток, изворотлив… Еще вопросы есть? – спросил Макс.

– Лично для меня остался один непонятный момент, чисто технический, – робко сказал я.

– Какой? – удивился Макс.

– Связанный с пятном. Его рисовали, потом стирали растворителем, а картина осталась неиспорченной. Разве не странно?

– Ну, это просто, – улыбнулся Макс, – есть специальный лак, который используют художники. Им покрывают полотно, чтобы сберечь его. Дорогое удовольствие, зато картина будет жить века, не потускнев. Кстати, этим лаком пользуются контрабандисты.

– Зачем? – изумился я.

– Берется ценное полотно, запрещенное к вывозу из страны, покрывается толстым слоем лака, сверху рисуется какая-нибудь дрянь и спокойно отправляется за рубеж. Потом мазня смывается растворителем, и картина предстает во всей своей красе, нетронутой. Лак не поддается растворителю. Вот именно таким лаком и были обработаны все произведения несчастной сумасшедшей.

– Действительно, совсем просто, – вздохнул я.

Макс посмотрел на наши расстроенные физиономии и, чтобы как-то нас подбодрить, сказал:

– Ну не переживайте, все-таки вы молодцы, ты, Иван Павлович, просто Геракл, совершил двенадцать подвигов, чтобы узнать истину.

Я усмехнулся, подвигов Геракла было тринадцать, последний – лишение девственности довольно большого количества девушек – стыдливо умалчивался во всех советских изданиях. Конечно, сравнение с Гераклом лестно, но, думается, если вспомнить все, что со мной произошло, это скорей тринадцать несчастий Геракла.