Точка кипения

– Спасибо, все нормально. Такое бывает… – прохрипел я, жадно глотая воздух.

– Ему нравится пить вино залпом, – смеясь, сказала Марти. К счастью, это не был характерный для нее сейсмический хохот.

– Все из-за наших слов, – сказал я ей. – Кто это вам наговорил обо мне таких глупостей?

– Просто слышала… Преступники, которым вы поперек горла встали, рассказывали другим… Мир слухами полнится.

Я готов был раскашляться снова.

– Жаль, что я проговорилась. Если бы знала, что вы так зайдетесь, рта бы не раскрывала, – скороговоркой добавила Марти.

Я схватил ее за запястье и потребовал ответа:

– Кто вам все это наговорил?

Она резко повернула голову, шелковый платок немного съехал набок, и я увидел желтый синяк на левой скуле. Я выпустил ее руку.

– Снимите очки.

Она нехотя повиновалась. Под глазом ярко выделялся посаженный кем-то синяк.

– Почерк Чарли Карлайла, – сказал я, – и не пытайтесь убедить меня, что вы наткнулись на дверной косяк. Мой опыт не позволяет мне верить таким объяснениям.

– Нет, не Чарли. Несчастный случай.

– Поэтому теперь вы скрываетесь в отдаленных барах и интересуетесь, не подрабатываю ли я киллерством.

Она рассмеялась. На этот раз Марти не сдерживала себя: голосовые связки работали на полную мощность, грудь шумно вздымалась. Воистину театральное зрелище. В Италии на эти звуки сразу бы сбежалась толпа, но мы находились в сыром Манчестере, и посетители бара только искоса на нас поглядывали. Мне вдруг подумалось, что Марти куда естественнее смотрелась бы в слепящих лучах южного солнца, чем в тусклом манчестерском свете. Гогеновский тип, не рембрандтовский. Райская птица, занесенная к нам шальным штормовым ветром.

– Дейв, я ошибалась, вы никудышный детектив, потому что у вас слишком разнузданная фантазия. Я здесь потому, что хочу показать вам один документ, а бар этот я выбрала потому, что часто здесь бываю. Удобно, рядом с метро. Вот, прочтите, пожалуйста, пока вы еще трезвы.

Она раскрыла сумочку, достала длинный конверт и протянула мне лист тонкой бумаги.

– Читайте, – велела Марти. – Это письмо я получила вчера. Оно должно убедить вас, что мой отец невиновен.

Мне не хотелось выполнять ее приказ. Неужели она действительно поверила сплетням обо мне или просто продолжает спекулировать на том, что услыхала от Жанин тогда в моем офисе, гадал я. Мне необходимо было знать правду.

– Я прочту только тогда, когда вы скажете, от кого слышали всю эту ерунду на мой счет.

– Да, забудьте вы про это. Просто мне хотелось вас немножко позлить.

Она взглянула на меня своими дивными зелеными глазами и снова надела тёмные очки. Она знала, что мужчина может утонуть в прозрачной глубине этих омутов, и имело воспользовалась этим.

– Я должен знать. Если есть люди, которые распускают слухи о том, что я убийца, мне нужно знать, кто они.

– Не кипятитесь. Вы ведь тоже сразу поверили, что мой отец убийца.

– Повторяю, мне нужно знать. Клайд Хэрроу?

– Кто это?

– Клайд Хэрроу работает на местном телевидении. Носит самые яркие сорочки и вечно выясняет отношения с бывшими женами.

– Никогда о нем не слыхала. Я не смотрю телевизор.

– Не притворяйтесь. Никогда не поверю, что вы сами додумались до того, что я наемный убийца.

– Прошу вас, не упрямьтесь. Прочтите письмо. Его написал адвокат моего отца.

Я пристально смотрел ей в лицо, раздумывая, стоит ли читать бумагу. Она разозлила меня не на шутку, и я был близок к тому, чтоб украсить синяком ее второй глаз. Ей удалось найти ко мне нужный ключик.

– Хорошо, прочту, но не скажу ни слова, пока не услышу правды от вас, – предупредил я.

Письмо было напечатано на механической машинке, а не на принтере. Я читал внимательно и потратил на это минут десять.

Вначале Мортон Деверо-Олмонд извинялся за то, что не смог приехать на тюремное свидание, а далее очень скрупулезно излагал подробности суда над Винсом Кингом. Создавалось впечатление, что Джеймс Макмэхон, представлявший защиту, вел дело некомпетентно, и сам собой напрашивался вывод: если защита допустила ошибки, то ответственность за них лежит на Макмэхоне, а не на Деверо-Олмонде. Поскольку Макмэхон занимал теперь пост министра внутренних дел и являлся одной из наиболее значительных фигур в правительстве, можно было усмотреть во всем этом некое политическое своекорыстие.

Я отложил письмо и скрестил руки на груди.