Звёзды — холодные игрушки

Но ведь и отбракованный материал зря не пропал. Дед и за умненькой девочкой Машей приглядывал. И не только за ней, вероятно. Сколько вас, несостоявшихся Петров Хрумовых, выросших под заботливым присмотром Фонда Хрумова, получивших образование, работу и веру в великое будущее человечества?

Я просто самый удачливый. У меня была иллюзия семьи.

Зато иллюзию свободы имели мы все.

Глава 3

От Хабаровска до Свободного мы летели в вертолете Роскосмоса. Данилов поглядывал на меня, но молчал. Лишь на подлете, когда вертолет пошел на снижение, полковник склонился ко мне и сказал:

— Извини, Петя. Разбередил я тебе душу…

Он и впрямь решил, что случайным напоминанием о родителях испортил мне настроение? Какая ерунда. Это не мои родители падали навстречу холодной тайге. Это не мою плоть и кровь разметало по сопкам.

Я — никто.

Зомби, гомункулус, подкидыш. Отброс общества, вытянувший счастливый билет, чтобы когда-нибудь этому обществу послужить.

Я верил в любовь и дружбу, в бескорыстие и преданность. Любовь сменилась расчетом, дружба — деловыми отношениями, бескорыстие обернулась удачным вложением капитала, преданность — просто предательством.

— Надоело быть хорошим мальчиком… — прошептал я.

— Что? — Данилов, наверное, подумал, что не расслышал.

— Надоело быть хорошим мальчиком! — крикнул я. Голос тонул в рокоте винтов, но теперь полковник понял. Пожал плечами и отвернулся.

Пускай.

Считай меня истериком, ты, сотрудник ФСБ, совладелец «Трансаэро», бывший военнопленный, лучший пилот компании! Тебе не осознать того, что я понял при одном взгляде на твою старую фотографию. Тебя сломали давным-давно, погнав на войну, приговорив к смерти, выкупив из плена за два эшелона с мазутом. Ты уже не умеешь ломаться сам, любой удар придется по старому надлому.

А я пока — умею.

Надоело быть хорошим мальчиком!

…Номер, который мне отвели в гостинице, был куда лучше, чем обычно. Конечно, я ведь теперь не рядовой смертник, шныряющий по Вселенной на древнем корабле. Я в экипаже Данилова.

Швырнув дипломат на кровать я плюхнулся в кресло. Едва занимался бледный рассвет, но и в коридорах, и в парке перед гостиницей было шумно. Космодром не спит никогда. Рейсы, рейсы — дырявя озоновый слой, отравляя воздух и землю, безвозвратно теряя бесчувственный металл и наивных пилотов. За кусок инопланетного дерьма, за тарелку чечевичной похлебки, за небо, в котором нет кораблей Сильных. А за что буду умирать я?

За себя.

А что еще стоит жизни — кроме самой жизни?

Я нашарил на столе телевизионный пультик. Хотел было включить — и передумал. Что мне продемонстрируют — посадку «Спирали», рокочущий бас президента, чудесный штопор? В штопоре и то больше смысла. Им можно открыть целых двадцать бутылок за одну минуту.

В дверь постучали.

— Да! — крикнул я.

Вошел Данилов, а следом — улыбающийся, скуластый парень в тренировочном костюме.

— Ну, экипаж, знакомься! — громогласно объявил Данилов.

Джамп-навигатор пожал мне руку.

— Ринат.

— Петр, — сказал я. — Лучше без отчества.

Данилов потер переносицу.

Турусов оказался совсем молодым. Будь он летчиком, учился бы на курс-другой старше меня. Но джамп-навигаторов готовит Бауманка.

— Ох, намучаешься ты с этим командиром, — усаживаясь рядом сказал Ринат. — Изверг! Не дал доспать, с постели вытащил!

— Я бы и сам сейчас поспал, — согласился я. — Медосмотр в двенадцать?

— Угу, — Ринат, не вставая, дотянулся до холодильника, открыл, вздохнул: — И у тебя все пиво убрали, сволочи…

— Какое пиво! — возмутился Данилов. — Кросс, сауна, бассейн. И без никаких!

Ринат сморщился.

— Пошли-пошли, — поторопил его полковник. — Блин, да раньше тебя не только в космос, тебя в атмосферный полет бы не выпустили!

Турусов вздохнул.

— Петр, ты пойдешь?

— Нет, посплю.

— Хорошо, разрешаю, — согласился Данилов. — Не умеет человек спать в самолетах, Ринат. Устал. А мы побегаем.

— Черт побери… — вздохнул Ринат, вставая. Я едва удержался от совета приберечь восклицание на потом. Запер за ними дверь, не раздеваясь лег на кровать.

Надо быть в форме. Надо выспаться. Данилов зря на меня возвел поклеп, я могу спать в любой позе и при любом шуме.

Мне только хочется знать, что где-то рядом теплится свет.