Привет! Меня зовут Лора Киселева, я почти красавица, работаю на трех...
Она, красавица и умница, встретила своего принца-бизнесмена....
Лифт пошел вверх.
Почему-то я предполагал, что дед с Машей будут ждать нас в лифте. Но, раз их нет, значит они уже в челноке?
— Нервничаешь? — спросил Данилов.
— А ты?
— Конечно.
Я машинально оперся о стальную решетку лифта, и сразу же торопливо убрал руку. От титанового тела «Энергии» шел холод. Пробирал до костей, примораживал кожу к металлу. Я к такому не привык, старина «Протон», который выводит в космос «Спираль», до сих пор летает на азотном тетраксиде и несимметричном диметилгидразине. Отрава, конечно, редкостная…
— Если Карел врет… — сказал я.
— Зачем?
— Откуда нам знать чужих?
— Выгода — это основной стимул разумной жизни, — сухо сказал Данилов. Поежился, застегнул куртку. Лифт прополз только полпути, а космодром уже был как на ладони. Поскрипывал металл ферм, хрустели, осыпаясь с боков «Энергии», ледышки. — Счетчику невыгодно врать.
— А я-то полагал, что основным стимулом для разума является любовь, — ответил я. — К людям, к дому, к знаниям. К чему угодно.
— Это одно и то же, Петя. Нашим бедным, усталым мозгам выгодно верить, что мы любим и любимы. Мать любит сына, родина любит гражданина, подруга любит тебя. А на самом деле… — Данилов плюнул сквозь решетку, усмехнулся, — это либо инстинкты, либо расчет. Обычно — смесь того и другого. Мы ведь понимаем, на самом деле, что наша ценность определяется лишь способностью работать. Приносить пользу окружающим, обществу. И то, что вечно так продолжаться не может, тоже понимаем. Вот и страхуемся… любовью. От старости, от болезней, от тоски… Если бы Карел распинался в любви к человечеству, я бы взял его за шкирку и лично отнес в СКОБу. Но ему до нас нет дела. Просто стало выгодно Счетчикам и людям на время объединиться.
— Циник ты, Саша.
— Не слышу в твоем голосе осуждения.
Данилов покосился вверх, потом вздохнул и начал расстегивать брюки.
— Не думай, что я спятил, — сообщил он. — У каждого свой бзик на приметы…
— Помочиться на ракету-носитель — хорошая примета?
— Для меня — да.
— Смотри, простынешь, — сдерживая смех сказал я.
— Что смешного? — мрачно спросил Данилов, застегиваясь.
— Да нет, ничего… просто знали бы пилоты, в чем причина твоей удачливости.
— Владимирский, например, кидает с лифта пятикопеечные монетки, — сказал Данилов. — А Киселев, когда летал, закапывал перед стартом в нос нафтизин. У тебя самого, что, нет примет?
Я подумал секунду, потом признался:
— Есть. Талисман. Это ведь тоже примета. Извини, Саша, я зря смеялся.
Лифт с грохотом остановился. Данилов повернул защелку, и мы вышли на верхнюю площадку стартовой фермы.
Здесь нас и ждали.
Андрей Валентинович и Маша лежали на железном полу, явно перестраховываясь, чтобы их не увидели с поля. У Маши в руках, конечно же, было оружие. На этот раз не парализатор, а что-то очень внушительное, с толстым стволом и цилиндрическим прикладом. Рядом стояли сумки.
Тоже мне, партизаны.
— Простудитесь, Андрей Валентинович, — озабоченно сказал Данилов. Подошел к люку, ведущему в шлюз «Волхва», торопливо повернул утопленный в корпус штурвальчик. — Зашли бы, здесь же нет замков!
— Мало ли что, — вставая на четвереньки сказала Маша. — Включился бы какой-то датчик…
Данилов первым нырнул в люк, я помог Маше и пригибающемуся Хрумову забраться внутрь, подал сумки. Бросил последний взгляд на космодром.
Странно. Ожидал угрызений совести, или наоборот — уверенности в своей правоте.
А в душе — ничего. Пустота.
Глава 4
«Буран» сконструирован так, что нормальное положение «пола» и «потолка» в нем достигается лишь при посадке. Сейчас, на старте, когда оседлавший «Энергию» корабль смотрел носом вверх, размещаться в нем было трудновато. Мы с Даниловым помогли Хрумову и Маше устроиться в креслах джамп-навигатора и бортинженера на нижней «палубе». Потребовалось минут пять, чтобы перевести кресла в стартовое положение. Счетчик, выбравшийся из сумки, наверное предпочел бы вновь устроиться на джампере. Но «Буран» — это не крошечная «Спираль». На «Волхве» джампер был установлен в агрегатном отсеке. В конце-концов Счетчик занял кресло космонавта-исследователя, которое почти всегда остается свободным. Мы ведь не изучаем космос. Мы возим по нему грузы.
Все происходило в абсолютном молчании. В общем-то, скрытых микрофонов в кабине нет, но мы не сговариваясь решили подстраховаться. Не дай бог, ЦУП поймет, что в челноке не два человека…