Осенние визиты

Визитер обнял его за плечи:

– Кирилл, честно сказать?

– Да…

– Дело не в том, что у нас шансов нет. Шансы всегда есть. Если бы Заров с нами остался… ну, могли бы мы исхитриться!

– А что тогда? – тупо спросил Кирилл.

– Он просто нас ненавидит.

– Почему?

– Да потому, что он никого не любит! Вообще никого, кроме своих героев! Это с ними Заров добрый, это они для него – настоящие. Потому что не делают подлостей, потому что в его власти. Помнишь, как он утром завелся? Ты его здорово поддел!

– Может, он поэтому…

– Вот еще! – фыркнул Визитер. – Ага, начинай, вини себя! Он уверен, что все хотят плохого! Что никому нельзя доверять.

Кирилл всхлипнул. Все. Мир утратил последнюю точку опоры, начал стремительно разваливаться. Писатель был злым человеком, конечно. Но он ведь плакал вчера, после смерти Посланника Творчества. Плакал совсем по-настоящему. Кириллу самому захотелось разреветься и прижаться к нему, но этого делать было нельзя. Потому что плакал бы он не о Славе, конечно. О маме…

– Виз, мы вдвоем? – спросил он.

– Да.

– Правда? Ты… не бросишь меня?

– Нет. А ты меня?

Кирилл замотал головой.

– Мы победим, – сказал Визитер.

– Виз, если… если я вдруг… – Кирилл Корсаков понимал, что говорит зря. Больше того – вообще нельзя было говорить на эту тему. Тревожный холодок пробежал в груди, но он уже не мог остановиться. Слишком много холода вокруг.

ЕМУ НУЖЕН КТО-ТО, В ЧЬИХ ГЛАЗАХ БУДЕТ ТЕПЛО.

– Если меня убьют, а ты победишь… Виз, ты не говори тогда маме ничего. Пусть думает, что ты настоящий.

Визитер быстро кивнул.

– Кирилл, ничего с тобой не случится. Мы победим, сами победим! Мама только ранена, она скоро поправится. Ты останешься с ней, а я уеду куда-нибудь.

В его глазах было тепло. Кирилл секунду смотрел, потом обхватил Виза, неумело, он только маму привык обнимать. А мальчишки обнимаются только в глупых детских книжках. Но ему нужно было прижаться к кому-то. Почувствовать страх за него – маленького поэта и испуганного ребенка Кирилла Корсакова.

Валя Веснин тоже, наверное, был тем, в чьих глазах жило это тепло. Только что-то с ним было неправильно. Он, видно, считал, что дети ничем не уступают взрослым. Что они вправе сами все решать и поступать, как им хочется.

А это очень приятное вранье, но все таки – вранье.

И Ярослав Заров, который считал детей способными на любую гадость, который не умел любить и боялся быть добрым, тоже ошибался.

Потому что мир такой, каким ты его видишь.

Если не ждешь любви, то ее и не будет.

– Виз, мы пробьемся, – прошептал Кирилл.

– Да.

– Виз, все будет хорошо… правда?

Посланник Развития, чьим телом было тело ребенка, а душой – боль и страх, уткнулся в плечо Кирилла.

– Я не знаю.

14

Ограда оказалась не такой сложной, как ожидал Илья. Просто глухой деревянный забор, правда крепкий и высокий, оплетенный поверху колючкой – но простенькой, несерьезной. Это не стальная бритвенно-острая лента «Егоза», которую стоило бы запретить, специально созвав Женевскую конвенцию. Обычная ржавая колючка.

Илья скинул плащ, подтянулся, набросил его поверх забора. Всмотрелся в сад. Деревья стояли голые, но слишком много елок, и слишком большое пространство, чтобы его заметили.

– Руку, Маша, – велел он, взобравшись на ограду.

В комнатке охраны сидели трое. Еще четверо дежурили снаружи, один – у ворот. Когда невидимая нить лазерного датчика была нарушена, Семен даже не удивился. Лишь оскалился, вспоминая человека с автоматом на ЦВК.

Ничего. Теперь и у него не пистолет. И он на территории, которую поручено охранять. Закон – на его стороне.

– Паша, седьмой датчик вопит.

Бывший спецназовец кивнул, поднимаясь. Они двое уже почувствовали Власть – и если остальными охранниками двигал долг, то ими – служение.

– Я спущу собак, – сказал Павел.

Это было ошибкой – единственной, которую они допустили. Но никто и никогда не предполагал, что это может стать промахом. Собаки неподкупны. Собаки ведь тоже служат.

– Валяй, – Семен поднялся, подхватывая со стола «Кедр». Посмотрел на третьего их товарища, сухощавого, с желчным лицом татарина Рината. Парень он был не слишком крепкий, но прекрасный стрелок. – Сообщи Визирю и выходи. Ребят я предупрежу.

Доставая из кармана рацию, он выбежал из дома.

Анна не хотела идти. Не могла. Ее мутило, стоило вспомнить взгляд водителя. Растерянный и обиженный, как у ребенка, которому мать ласковым голосом велит стать в угол. Растерянный и послушный.