– Таня, у меня не было брата?
Татьяна молчала, замерев.
– Говори.
– Откуда ты узнал?
Шедченко почувствовал облегчение. Замешанное на злости и непонимании. И все же это было уже не так страшно… не так чудовищно-ненормально и неисправимо, как «эксперимент»…
– Его воспитывал отец? Так? Почему вы мне не говорили?
Сестра замотала головой.
– О чем ты, Коля? При чем тут отец? Костик умер, ему еще года не было.
КОСТЯ…
– Мой брат?
– Наш брат…
Николай смотрел на сестру несколько мгновений, потом уточнил:
– Мой брат-близнец?
Лицо Татьяны выражало полное непонимание.
– Нет, о чем ты? Он был на два года тебя младше. Ты не помнил… а мама так горевала. Я старалась ей не напоминать, и тебе не говорила, когда ты подрос. Сама почти забыла… прости, Господи…
Николай опустил глаза.
– Извини. Дурацки вышло.
– Коля, о чем ты? Откуда ты узнал? И почему «близнец»?
– Случайность, Таня. Встретил человека на улице… похож на меня, как две капли воды. Вот… глупость такая подумалась.
Сестра слабо улыбнулась.
– Нет, Коленька… Ты один родился.
– Какие семейные тайны открываются… случайно, – Николай потянулся к чашке. Да. Брат у него все-таки был. Но не близнец. И последняя сумасшедшая попытка не поверить летит к чертям собачьим…
Двойник сейчас, наверное, уже был в больнице. Семи утра нет, персонал еще не пришел. Он сделает то, что считает верным.
Интересно, насколько реально тело двойника? Не растает ли труп в воздухе, когда то, что заменяет копиям жизнь, уйдет навсегда?
– Я не хочу есть, – сказал он, поднимаясь. – Одевайся, Таня. Пошли.
– Коля, у нас утром плохо с транспортом…
– Возьмем машину. Да одевайся же ты! – первый раз Шедченко закричал на сестру, с десяти лет заменившую ему мать. Таня отступила, торопливо, послушно кивая. На мгновение Николая охватил стыд.
Но на стыд времени не было.
5
Ярослав проснулся. Поезд потряхивало на стыках, в окно бил свет. Слишком яркий, невыносимо режущий. Он повернулся, посмотрел на бесконечную степь. Серо-желтые мертвые злаки, холмистая гряда вдалеке, что-то, слегка похожее на проселочную дорогу. Ярослав застонал – от разламывающей голову боли, от невыносимой, бескрайней как пространство вокруг, тоски.
– Возьми… – Слава со своей полки протянул ему упаковку анальгина. – И лучше две, одна таблетка не поможет…
– Давно… проснулся?
– С полчаса.
Он жадно проглотил таблетки, запил теплой, безвкусной минералкой из открытой с вечера бутылки. Покосился вниз, на старуху. Та сидела в той же позе, что и вчера, как будто и не ложилась. Древняя и равнодушная, как сама степь.
– Ненавижу… это… – Ярослав кивнул на окно. – Здесь жить нельзя…
– И здесь живут, – Слава пожал плечами. Он, похоже, уже избавился от головной боли, но мятое лицо выдавало принятую накануне дозу.
– Это не жизнь…
– А как же твои татарские предки? – Слава усмехнулся. – Лук за спину, и вперед, на лихом коне…
– Они потому и скакали, что пытались выбраться из степи, – буркнул Ярослав. – Скоро там Саксаул?
– После обеда.
– Поговори с проводником, а?
Слава кивнул.
– Мы прекрасно понимаем друг друга. Поговорю.
Ярослав валялся на полке еще минут двадцать, пряча глаза от света в грязной подушке, дожидаясь, пока схлынет боль. Слава успел сходить и умыться, вернулся добродушным и посвежевшим. Пихнул его в плечо:
– Давай, поднимайся. Хватит страдать.
– Я хотел бы проснуться еще раз… – прошептал Ярослав.
– Ну извини – вот этого не получится. Я не могу никуда сгинуть. Вставай.
Он спрыгнул с полки, пытаясь попасть прямо в ботинки. Слава участливо смотрел на него.
– Больше напиваться не будем, – пообещал он. – Мы должны приехать в Москву работоспособными.
– Да уж…
– Выхода у нас нет, Ярик, – Слава похлопал его по плечу. – Соберись. Я пока чай заварю, с проводником потолкую.
Человек был одет в гражданское, но выправка выдавала в нем военного.
Собственно говоря, сам он даже не считал себя человеком. Но это, по сути, такая мелочь. Миллионы живых существ в этом мире считают себя людьми, не имея на то никакого права.
Двойник Николая Шедченко шел по больничному саду, задевая ветки, роняя фонтаны холодных капель. Осень…
Он забрался в больницу через незакрытое окно туалета на первом этаже. Здесь стоял сильный запах табака, перебивавший даже неизбежную вонь. Двойник полковника вымыл руки, перепачканные осыпающимися с рамы чешуйками краски и невесть откуда взявшейся ржавчиной. Постоял, глядя на полуоткрытую дверь. В больнице стояла тишина, достойная скорее морга.