73  

Наступило тягостное молчание, во время которого старик будто заново переживал все подробности тех страшных дней. Я ничего не спрашивала, чувствуя, что он еще не до конца выговорился. И действительно, вскоре он, будто очнувшись, заговорил вновь:

— Как видно, мы никогда не узнаем, что случилось в ту злосчастную субботу. Подчас мне кажется, как это ни кощунственно звучит, что нам, истерзанным ожиданием и тщетными надеждами, известие о гибели девушки принесло облегчение. Ведь нет пытки страшней неизвестности. Но что же нам оставалось? Тешить себя надеждой, что это случайная смерть, а никак не самоубийство? Возможно, эмоциональное напряжение, связанное с бегством, и физическое переутомление от перелета могли спровоцировать повышение кровяного давления, и она, подверженная судорогам, могла, потеряв равновесие, упасть в воду. Наш доктор предполагал такой вариант. Но это было до того, как мы узнали о существовании ее предсмертной записки. Записка в корне меняла дело, тем более что и коронер[35] подтвердил акт самоубийства. Полагаю, что такая вещь, как непомерная сумма долга, не одного человека довела до крайнего отчаяния. Вполне могу себе представить, что тягостные мысли о необходимости возвратить огромную сумму денег, страх, что я начну преследовать ее и малыша, да плюс еще чудовищная усталость — все это могло подтолкнуть ее к отчаянным действиям. Безысходность, отчаяние… Нет нужды говорить, что с тех пор они не покидают и нас.

Матильда все так же неподвижно, будто окаменев, сидела рядом с ним. Он положил свою истонченную временем руку на ее руку и ободряюще сжал ее. Она будто не заметила этого. И так сидели они, как две статуи, олицетворяющие скорбь. Но вот он покачал головой и, вздохнув, продолжал свою грустную повесть.

— Когда мы узнали о случившемся, я ума не мог приложить, что делать. Все думал, обратиться в английскую полицию или нет. Очевидно, их могло заинтересовать все, что относилось к ее смерти. Но с другой стороны, что я мог добавить к сказанному в записке? Да и вернуло ли бы это ее к жизни? Ее и нашего младенца? Нет, ничего не изменится, кроме разве того, что вся эта история выплывет наружу и станет предметом досужей болтовни. Это было бы просто нелепостью. Французы, как, полагаю, и англичане, не слишком интересуются любовными похождениями известных людей. Одна у них любовница или их две, эта тема для большинства журналистов едва ли стоит чернил, потраченных на страницы славных биографий. Но незаконное суррогатное материнство, повлекшее за собой самоубийство… Я достаточно долго проработал в прессе и прекрасно понимаю, что эта тема способна здорово взбудоражить любое общество. Можете представить, что стало бы с моей репутацией. Но еще тяжелее, что был бы испорчен тот остаток дней, которые мне осталось прожить и главное — провести с Матильдой. А это нечто такое… Словом, это единственное, что я готов еще защищать.

И вновь наступило тягостное молчание, нарушать которое у меня не было ни сил, ни желания. Пусть передохнет и выговорится до конца, а я его выслушаю. Чем еще могу я помочь несчастному старцу?

— Теперь, мисс Вульф, вы, надеюсь, поняли, почему в первую нашу встречу я не сказал всей правды? Все это дело нанесло значительный ущерб моей семье, хотя мы и убереглись от того, чтобы оно стало достоянием общественности. Ну что, теперь вы удовлетворены моими объяснениями? Когда вы вернулись сегодня— впрочем, уже вчера — с открытками, я понял, что Даниель был прав… Вы, очевидно, и сами понимаете, что эти открытки никакой опасности для нас не представляют. Как вы докажете, что нашли их в моем доме, а не привезли из Англии? Да и авторитет мой таков, что моему слову поверят скорей, чем вашему. Мне достаточно будет сказать, что я и в глаза их никогда не видел. Мало того, я могу обвинить вас в клевете с целью вымогательства. Но в мои намерения не входят ни оговор, ни шантаж, ни тем более угрозы в ваш адрес. Напротив. Я готов предать себя в ваши руки, уповая лишь на ваше милосердие. Коронер определил смерть Кэролайн как самоубийство. Мне кажется, что эта формулировка устраивает всех. Даже саму Кэролайн, память о которой в таком случае остается ничем не замаранной. Я понимаю, конечно, что вы делаете свою работу и должны отчитаться перед своим клиентом. И понимаю также, что не могу принудить вас сохранить все это в тайне от своего клиента. Единственное, что я могу, так это просить вас и через вас вашего клиента сохранить в тайне— в той степени, в какой это возможно, — то, что произошло, хотя бы из уважения к нашей с Матильдой личной жизни. На этом, мисс Вульф, позвольте мне и остановиться.

  73  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×