Родимые пятна

— Ну, в каком-то смысле, да.

Зачем ему лишние подробности? Он считал себя ее другом. А то, что морочил мне голову, не настолько тяжкое преступление, чтобы обрушивать на него сведения, которые будут мучить его до конца дней.

Мы оба молчали. Я представила, как она сидит здесь, эти длинные пряди волос, падающие вдоль красивой обнаженной шеи. Произошло ли это совокупление быстро, по-деловому, или они миловались какое-то время, стараясь продлить удовольствие? Может, из таких, как он, и получаются лучшие любовники? Ведь они хорошо знают, что доставляет женщине наибольшее наслаждение. Он был красив, великолепного телосложения. Возможно, она пережила прекрасную ночь любви, чего потом уже была лишена. Но все это его тайна, и пусть держит ее при себе.

— Послушайте, вы думаете, что я солгал вам насчет ребенка, но она правда ничего не говорила мне о нем, клянусь. В то утро, позвонив, она просто сказала, что скоро приедет и ей нужно где-то переночевать. Вот и все. А когда она так и не появилась, я почувствовал, что случилось что-то по-настоящему скверное. Я позвонил ей домой, просто так, на всякий случай. Позже, в субботу вечером, звонил опять, и кто-то поднял трубку. Но это была не она. — Он вопросительно взглянул на меня. Я кивнула. — Так я тогда и подумал. Наверное, и вас мой звонок здорово напугал. Господи, почему она мне ничего не рассказала? Все было бы гораздо проще. Не такое уж я дерьмо. Я бы помог ей, поверьте, позаботился бы о ней!

Он продолжал говорить, пытаясь заглушить чувство вины, а я молчала. Да и что ему скажешь? Наверняка он и сам быстро утешится.

— Так что же случилось? — спросил он, выговорившись.

Я уставилась в свой стакан. Хороший вопрос. Имеется перепуганная женщина с больным младенцем во чреве, бегущая от человека, утратившего свой последний шанс на покупку частицы земного бессмертия. Имеется племянник, который, пилотируя собственный самолет, летал в Лондон, но говорит, что приземлился после ее смерти, и это подтверждается службами аэропорта. Имеется жена героя, которая, вероятно, злоупотребляет антидепрессантами, постоянно пребывая между депрессиями и клочками мутного забытья. Кто там еще? Ну да, домоправительница, доктор и шофер— люди хорошо оплачиваемые и умеющие держать рот на замке. Еще имеется анонимный клиент, и— тут не случайное стечение обстоятельств, а нечто большее— имеются медицинские записи, наверняка присланные кем-то из вышеупомянутых людей, решивших, что мне надо с ними ознакомиться. А еще имелась предсмертная записка, в которой самоубийца берет всю вину на себя. Но в этом есть что-то непонятное. Вернувшись в машину, я подбросила вверх монетку. Орел — поеду ночевать домой. Решка — еще малость покатаюсь. Королева Елизавета в девичестве взирала на меня со своего профиля. Я решила еще немного потрудиться в качестве полисмена.

Если верить Фрэнку, некоторые из крупнейших своих побед он одержал тогда, когда ему удавалось проникнуть в преступную голову.

— Главное, Ханна, постараться воссоздать ход его мыслей. Походи там, где он ходил, поступай так, как и он мог поступить, поразмышляй о том, о чем наверняка размышлял он, и обязательно поболтайся без дела там, где болтался без дела он. И в один прекрасный момент ты вдруг поймешь, что и как он думал и как мог поступить. На этом пути всегда можно наткнуться на множество зацепок и подсказок, и обнаружить их— всего лишь вопрос времени.

Это учение, — назовем его хотя бы фрэнкизмом, — наполовину было чушью собачьей, но рациональное зерно в нем имелось, хотя, втолковывая мне свои идеи, Фрэнк здорово походил на того телевизионного полисмена, который вечно учит нас жить. Но поскольку ничего другого не остается, можно попробовать и это. И хотя Кэролайн не преступница, но походить по ее следам стоит.

Примерно через час я добралась до Кыо. Путь мой лежал через Килбурн. Мне хотелось проверить, сколько времени потратила на дорогу Кэролайн. Конечно, она могла ехать на городском транспорте да и уличное движение тогда могло быть гораздо интенсивнее. Допустим, на все про все у нее ушло полтора часа. Добралась я туда часам к двум ночи. Улицы были пустынны. Я переехала через мост Кью, припарковала машину на другом берегу и вышла пройтись. На середине моста я боком уселась на парапет и заглянула вниз, в темную воду. Кругом никого, кто мог бы поинтересоваться, хорошо мне или плохо. Но ведь в пять часов дня, в субботу все здесь было иначе. Да и как решиться прилюдно броситься вниз? Нет, скорее всего, она спустилась к реке и пошла вдоль берега, пока не оказалась в местечке потемнее, где никого не было видно. И пока обыватели коротали субботу за телевизором или заказывали на вечер столики в ресторане, она набивала карман камнями и выискивала место, где удобнее утопиться. Где это могло быть? Я всматривалась туда, где фонари пешеходной дорожки, идущей вдоль берега, кончались и начинался мрак. Где-то там. Но где точно? Может, Фрэнк и пошел бы посмотреть. Но мне это как-то не светило. Я и так уже достаточно хорошо прочувствовала ее настроение. Никаких оснований громоздиться на перила моста и тем более тащиться в такую страшную темень… Или такие основания все же есть? Я перекинула ноги через парапет, свесив их над рекой, и наклонилась, насколько возможно, так что всего несколько дюймов отделяло меня от падения в воду. Мостовые огни отражались на поверхности воды, высвечивая блестки текучего серебра. Но успеешь ли разглядеть красоту по пути в вечный холод? Мне вдруг вспомнились те времена, когда неудач в моей жизни было гораздо больше, чем успехов. Оставшись одна, я так страдала, что весь мир казался отвратительным, и не было никакой реальной причины— кроме разве одной философской, — чтобы дожить до рассвета следующего дня. Но этого было недостаточно: вода и в то время выглядела не менее мрачно и жутко, но все же не казалась мне последним прибежищем, дорогой в ничто. Может, я просто не сумела полностью проникнуть в ее сознание? Я вновь попыталась представить себя на ее месте, влезть в ее кожу, думать ее мыслями. Но что бы ни творилось в ее душе, она все еще оставалась для меня молоденькой девушкой, глубоко увязшей в финансовых проблемах, решившей переиграть самого черта и проигравшей все. Стараясь скинуть с себя бремя долгов, она задолжала еще больше. Мне представился вор, который, похищая деньги, видит, что они фальшивые, но не украсть уже не может. Да и не только вор: весьма вероятно, что и с убийцами что-то подобное может случиться. Ее собственное дитя. Даже если Кэролайн и не хотела ребенка, но, когда он уже зародился, могла ли она остаться жить, позволив ему умереть? Внизу в пятнадцати футах от меня мерцала вода. Я подняла одну руку. Затем— другую. Но тотчас вновь схватилась за край парапета. Должно быть, она была храбрее меня. Или перед бездной отчаяния меркнут все страхи? Если бы я была ею, то, может, и пришла бы сюда помучить себя, но вряд ли решилась бы пойти до конца. Вместо этого я бы схватила первое попавшееся такси и помчалась бы в ближайшую больницу, спасать обоих— дитя и себя, забыв обо всех иных трудностях, которые, в общем-то, не смертельны.