Триумфальная арка

– Извините, – сказал он Кэт Хэгстрем. – Мне непременно нужно было позвонить.

– Теперь все в порядке?

– Пока да.

Почему она спрашивает? – смутился он. – Ведь у нее-то самой явно не все в порядке.

– Вы довольны? Вы ведь этого хотели? – спросил он, показывая на графин с водкой.

– Нет, не довольна.

– Не довольны?

Кэт отрицательно покачала головой.

– Сейчас лето, Равик. Летом надо сидеть на террасе, а не торчать в ночном клубе. На террасе, и чтобы рядом росло какое ни на есть чахлое деревце, на худой конец даже обнесенное решеткой.

Он поднял глаза и встретился взглядом с Жоан. По-видимому, она вошла, когда он звонил. Раньше ее здесь не было. Теперь она сидела в углу напротив.

– Хотите, поедем в другое место? – спросил он Кэт.

Она отрицательно покачала головой.

– Нет. А вы? Вам захотелось под какое-нибудь чахлое деревце?

– Под ним и водка покажется неаппетитной. А здесь она хороша.

Хор умолк. Оркестр заиграл блюз. Жоан поднялась и направилась к танцевальному кругу. Равик не мог разглядеть, с кем именно. Лишь когда бледно-голубой луч прожектора пробегал по танцующим, она на мгновение возникала и тут же вновь исчезала в полумраке.

– Вы сегодня оперировали? – спросила Кэт.

– Да…

– Интересно, как чувствует себя человек в ночном клубе после операции? У вас нет ощущения, что вы вернулись с фронта в мирный город? Или ожили после тяжелой болезни?

– Не всегда. Иной раз чувствуешь себя опустошенным, и только.

В ярком свете прожектора глаза Жоан казались совсем прозрачными. Она глянула в его сторону. Сердце мое остается спокойным, подумал Равик» Но что-то оборвалось внутри. Удар в солнечное сплетение. Об этом написаны тысячи стихотворений. И удар мне наносишь не ты, хорошенький, танцующий, покрытый легкой испариной комок плоти; удар исходит из темных закоулков моего мозга. А если мое внутреннее сотрясение сильнее, когда я вижу, как ты скользишь в полосе света, значит, случайно разболтался какой-то контакт.

– Это не та женщина, которая раньше выступала здесь с песенками?

– Именно та самая.

– Теперь она больше не поет?

– По-моему, нет.

– Она красива.

– Вы находите?

– Да. И даже больше чем красива. Ее лицо так и светится какой-то открытой жизнью.

– Возможно.

Кэт посмотрела на Равика прищуренными глазами. Она улыбалась. Это была одна из тех улыбок, какие часто кончаются слезами.

– Налейте мне еще рюмку, и уйдем отсюда, – сказала она.

Поднявшись с места, Равик поймал на себе взгляд Жоан. Он взял Кэт под руку. Это было излишне – Кэт вполне могла ходить и без посторонней помощи! Но пусть Жоан посмотрит – ей это не повредит.

– Вы не окажете мне любезность? – спросила Кэт, когда они пришли к ней в отель.

– Разумеется. Если только смогу.

– Пойдемте со мной на бал к Монфорам?

– А что это такое, Кэт? Никогда не слыхал.

Она уселась в кресло. Оно было очень большое, и Кэт казалась в нем какой-то особенно хрупкой – словно статуэтка китайской танцовщицы.

– Для парижского высшего света бал у Монфоров – главное событие летнего сезона, – пояснила она. – Он состоится в следующую пятницу в особняке и в саду Луи Монфора. Это имя ничего вам не говорит?

– Ничего.

– Вы не составите мне компанию?

– Но меня никто не приглашал.

– Я сама достану вам приглашение.

Равик недоуменно посмотрел на нее.

– Зачем это, Кэт?

– Мне очень хочется пойти. Но не одной.

– Неужели вам не с кем идти?..

– Мне хотелось бы с вами. Я ни за что не пойду с кем-нибудь из моих прежних знакомых, теперь я не выношу их.

– Понимаю.

– Это самый прекрасный и последний праздник под открытым небом. За минувшие четыре года я не пропустила ни одного. Сделайте мне одолжение.

Равик понимал, почему она хочет пойти именно с ним. В его обществе она будет чувствовать себя увереннее. Он не мог ей отказать.

– Хорошо, Кэт, – сказал он. – Только не надо доставать специально для меня приглашение. Просто скажите хозяевам, что придете не одна. Этого, полагаю, будет вполне достаточно.

Она кивнула.

– Разумеется. Благодарю вас, Равик. Я сразу же позвоню Софи Монфор.

Он встал.

– Значит, заеду за вами в пятницу. А ваш туалет? Вы уже подумали о нем?

Она взглянула на него исподлобья. На ее гладко причесанных волосах играли резкие блики света. Головка ящерицы, подумал Равик. Гибкое, сухое и жесткое изящество бесплотного совершенства, не свойственное здоровому человеку.