– Что ты сказала?
– Я счастлива, – повторила она.
Он помолчал с минуту.
– А ты понимаешь, что говоришь? – спросил он наконец.
– Да.
Тусклый свет, проникавший с улицы, отражался в ее глазах.
– Такими словами не бросаются, Жоан.
– Я и не бросаюсь.
– Счастье, – сказал Равик. – Где оно начинается и где кончается?
Он тронул ногою хризантемы. Счастье, подумал он. Голубые горизонты юности. Золотая гармония жизни. Счастье! Боже мой, куда все это ушло?
– Счастье начинается тобой и тобой же кончится, – сказала Жоан. – Это же так просто.
Равик ничего не ответил. Что она такое говорит? – подумал он.
– Чего доброго, ты еще скажешь, что любишь меня.
– Я тебя люблю.
Он сделал неопределенный жест.
– Ты же почти не знаешь меня.
– А какое это имеет отношение к любви?
– Очень большое. Любить – это когда хочешь с кем-то состариться.
– Об этом я ничего не знаю. А вот когда без человека нельзя жить – это я знаю.
– Где кальвадос?
– На столе. Я принесу. Не вставай.
Она принесла бутылку и рюмку и поставила их на пол среди цветов.
– Знаю, ты меня не любишь, – сказала она.
– В таком случае, ты знаешь больше меня. Она взглянула на него.
– Ты будешь меня любить.
– Буду. Выпьем за любовь.
– Погоди.
Она наполнила рюмку и выпила. Затем снова налила и протянула ему. Он выпил не сразу. Все это неправда, подумал он. Полусон в увядающей ночи. Слова, сказанные в темноте, – разве они могут быть правдой? Для настоящих слов нужен яркий свет.
– Откуда ты все это знаешь?
– Оттого что люблю тебя.
Как она обращается с этим словом, подумал Равик. Совсем не думая, как с пустым сосудом. Наполняет его чем придется и затем называет любовью. Чем только не наполняли этот сосуд! Страхом одиночества, предвкушением другого «я», чрезмерным чувством собственного достоинства. Зыбкое отражение действительности в зеркале фантазии! Но кому удалось постичь самую суть? Разве то, что я сказал о старости вдвоем, не величайшая глупость? И разве при всей своей бездумности она не ближе к истине, чем я? Зачем я сижу здесь зимней ночью, в антракте между двумя войнами, и сыплю прописными истинами, точно школьный наставник? Зачем сопротивляюсь, вместо того чтобы очертя голову ринуться в омут, – пусть ни во что и не веря?
– Почему ты сопротивляешься? – спросила Жоан.
– Что ты сказала?
– Почему ты сопротивляешься? – повторила она.
– Я не сопротивляюсь… Да и к чему мне сопротивляться?
– Не знаю. Что-то в тебе закрыто наглухо, никого и ничего ты не хочешь впустить.
– Иди сюда, – сказал Равик. – Дай мне еще выпить.
– Я счастлива и хочу, чтобы ты тоже был счастлив. Я безмерно счастлива. Ты, и только ты у меня в мыслях, когда я просыпаюсь и когда засыпаю. Другого я ничего не знаю. Я думаю о нас обоих, и в голове у меня словно серебряные коло – кольчики звенят… А иной раз – будто скрипка играет… Улицы полны нами, словно музыкой… Иногда в эту музыку врываются людские голоса, перед глазами проносится картина, словно кадр из фильма… Но музыка звучит… Звучит постоянно…
Всего несколько недель назад ты была несчастна, подумал Равик. И не знала меня. Легко же тебе дается счастье.
Он выпил кальвадос.
– И часто ты бывала счастлива? – спросил он.
– Нет, не очень.
– Ну, а все-таки? Когда в последний раз у тебя в голове звенели серебряные колокольчики?
– Зачем ты спрашиваешь?
– Просто так, чтобы о чем-нибудь спросить.
– Не помню. И не хочу вспоминать. Тогда все было по-другому.
– Всегда все бывает по-другому.
Она улыбнулась ему. Ее лицо было светлым и открытым, как цветок с редкими лепестками, который раскрывается, ничего не тая.
– Это было два года назад, в Милане… – сказала она, – и продолжалось недолго…
– Ты была тогда одна?
– Нет. С другим. А он был очень несчастен, ревнив и ничего не понимал.
– Конечно, не понимал.
– Ты бы все понял. А он устраивал жуткие сцены. – Она взяла с дивана подушку, положила за спину и устроилась поудобнее. – Он ругался. Называл меня проституткой, предательницей, неблагодарной. И все это была неправда. Я не изменяла ему, пока любила. А он не понимал, что я его больше не люблю.
– Этого никто никогда не понимает.
– Нет, ты бы понял. Но тебя я буду любить всегда. Ты другой, и все у нас с тобой по-другому. Он хотел меня убить. – Она рассмеялась. – В таком положении они всегда грозятся убить. Через несколько месяцев другой тоже хотел меня убить.